Другой глаз был зрячим. Поедатель грехов резко остановился в изумлении, увидев миссис Уилсон, и оглянулся вокруг, явно не понимая, что делать дальше.
Она отняла одну руку у Роджера и протянула поедателю грехов блюдо с хлебом и солью.
– Приступайте, – сказала она высоким и немного испуганным голосом.
– Но вы не мертвы. – Он сказал это мягким, вежливым тоном, который выражал замешательство, но толпа отреагировала так, будто услышала шипение змеи, и отступила дальше, если это было вообще возможно.
– Ну и что с того? – От возбуждения миссис Уилсон дрожала еще сильнее: я ощущала, как не переставая вибрирует под ней столешница. – Вам заплатили, чтобы вы съели мои грехи, – так сделайте это!
Тут у нее возникла мысль, и она рывком выпрямилась, скосив глаза на своего зятя:
– Ты заплатил ему, Хирам?
Хирам сохранял пунцовый цвет лица от предыдущей перепалки, но в ответ на это стал красновато-коричневым и схватился за грудь – скорее за кошелек, чем за сердце, подумалось мне.
– Я не собираюсь платить ему прежде, чем он закончит работу, – огрызнулся он. – Как еще добиться выполнения обязательств?
Видя, что утихший было скандал готов вспыхнуть с новой силой, Джейми отпустил миссис Уилсон и судорожно пошарил в спорране. Он вытащил серебряный шиллинг и швырнул через стол поедателю грехов, не желая, как я поняла, прикасаться к этому человеку.
– Итак, вам уплачено, – сказал он резко, кивнув ему. – Исполните свое дело в лучшем виде, сэр.
Мужчина медленно обвел глазами комнату, и даже сквозь вопли «ГООООООРЕЕЕЕЕ в доме КРОООООМБИИИИ», доносящиеся снаружи, было слышно, как люди набрали в легкие побольше воздуха.
Он стоял не более чем в футе от меня, достаточно близко, чтобы я ощутила его кисло-сладкий запах, – запах старости и нечистот в его тряпье и что-то еще, какой-то слабый душок, который обычно выдавал воспаленные язвы и недолеченные раны. Он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Мягкий карий глаз с вкраплением янтаря, поразительно похожий на мои собственные. От его взгляда у меня в животе ухнуло, как будто я смотрела в кривое зеркало и в отражении разглядела собственное уродливое искаженное лицо.
В нем ничего не поменялось, но я почувствовала, как что-то невыразимое промелькнуло между нами. Потом он отвернулся и протянул длинную, сухую, очень грязную руку, чтобы взять кусок хлеба. Он ел, издавая странные звуки, – медленно рассасывая хлеб, потому что был почти беззубым. Я ощущала пульс миссис Уилсон, теперь более поверхностный и быстрый, как у колибри. Она обмякла в руках мужчин, пожухшие веки почти смежились, пока она наблюдала.
Поедатель обхватил обеими руками кружку с вином, будто это был Святой Грааль, и опустошил ее, закрыв глаза. Опустив чашку, он с любопытством посмотрел на миссис Уилсон. Я подумала, что он никогда раньше не сталкивался с живыми клиентами, и гадала, как долго он состоит на этой странной службе.
Миссис Уилсон смотрела ему в глаза, лицо ее стало пустым, как у ребенка. Пульс в животе прыгал, словно градины: несколько легких ударов, пауза, затем бешеный стук, пробивающий мою ладонь, и снова череда беспорядочных скачков.
Поедатель грехов очень медленно склонился к ней, а затем развернулся и рванулся к двери с удивительной для такого немощного субъекта скоростью.
Несколько мальчиков и молодых мужчин, стоявших возле двери, с криками бросились наружу вслед за ним: некоторые схватили деревянные палки из жаровни. Остальные разрывались: они выглядывали в сторону открытой двери, где слышались выкрики и удары камней вперемешку со стонами плакальщиц, но их взгляды неизбежно возвращались к миссис Уилсон.
Она выглядела… умиротворенной – вот подходящее слово. Это было неудивительно – пульс под моей рукой совсем утих. Где-то глубже, внутри себя самой, я ощущала дурманящий поток крови, окутывающий теплом, которое заполняло меня, заставляя черные пятна кружиться перед глазами и вызывая звон в ушах. Я знала, теперь она умерла навсегда. Я чувствовала ее уход. И все равно слышала ее голос сквозь шум – очень тихий, но спокойный и чистый.
– Я прощаю тебя, Хирам, – сказала она. – Ты был хорошим парнем.
В глазах у меня окончательно потемнело, но я по-прежнему смутно слышала и ощущала происходящее. Что-то подхватило меня, увлекло прочь, и спустя мгновение я обнаружила себя прислонившейся к Джейми в углу, его руки поддерживали меня.
– С тобой все хорошо, саксоночка? – Он говорил быстро, встряхивая меня и хлопая по щекам.
Облаченные в черное плакальщицы достигли двери. Я видела их снаружи, стоящих подобно двум столпам тьмы; начавшийся снег кружил вокруг них. Холодный ветер проникал внутрь, увлекая за собой жесткие сухие снежинки, которые дергались и подпрыгивали, прежде чем упасть на пол. Голоса женщин поднимались и таяли, сливаясь с ветром. У стола Хирам Кромби пытался прицепить гранатовую брошь своей тещи к ее савану – руки его тряслись, а узкое лицо было мокрым от слез.
– Да, – ответила я слабо, затем немного тверже, – да. Теперь все хорошо.
Часть шестая
На горе
Глава 40
Птичья весна
Март 1774 года
– Бриолиновая молния
[100], – сказал Джейми сонным удовлетворенным голосом. Он все лежал на боку в кровати и наблюдал, как я одеваюсь.
– Что? – Я отвернулась от своего зеркальца и уставилась на него. – Кто?
– Полагаю, что я. Тебя разве громом не поразило в самом конце? – Он почти беззвучно рассмеялся, зашуршав простынями.
– А, ты снова разговаривал с Бри, – снисходительно произнесла я, снова поворачиваясь к зеркалу. – Эта фраза про скорость, а не про то, как выглядит смазка.
Я улыбнулась ему в зеркало, расчесывая спутанные волосы. Он расплел их, пока я умащивала его кремом, а после они всерьез распушились по понятным причинам. Если подумать, то это смутно напоминало эффект от электрического стула.
– Ну, я могу и побыстрее, – рассудительно заявил он, усевшись и запустив пальцы в собственную шевелюру. – Но не первым делом с утра. Бывают и похуже способы проснуться, так ведь?
– Да, гораздо хуже. – Из другой комнаты доносились звуки отхаркивания и плевков, а вслед за ними послышалось характерное журчание, и тот, кто использовал ночной горшок, явно был владельцем нешуточного мочевого пузыря. – Он говорил, сколько пробудет здесь?
Джейми покачал головой. Медленно поднявшись, он по-кошачьи потянулся, а затем в одной рубашке подобрался ко мне, чтобы обнять обеими руками. Я еще не разжигала огонь, и комната была прохладной, а его тело было приятно теплым. Он опустил подбородок мне на макушку, разглядывая наше совместное отражение.
