Кровь бешено стучала в ушах, звук моего дыхания пугал меня, он напоминал удушье, которое я ощущала, когда Харли Боббл сломал мне нос. Я закрыла рот и замерла, стараясь избавиться от этого чувства. Идея с задержкой дыхания, похоже, сработала – у меня начало получаться осторожно вдыхать через нос.
Уте двигала губами, и я стала смотреть на них, пытаясь заново разобраться в происходящем, вернуться в настоящее.
Движение губ Уте привлекло мое внимание, и я уставилась на них, стараясь заново определиться в месте и во времени. Я слышала слова, но не понимала их. Я размеренно дышала, позволяя словам окутывать меня подобно воде, я разбирала оттенки эмоций: гнев, увещевания, протест, смягчение, пронзительный вопль, рычание – но конкретного смысла для меня в них не было. Затем я глубоко вздохнула и вытерла лицо – оно почему-то оказалось влажным, – и внезапно все пришло в норму. Я слышала и понимала.
Уте пристально смотрела на меня, на ее лице отражались злоба и отвращение, чуть смазанные тщательно скрываемым ужасом.
– Ты безумная, – сказала она, кивая головой. – Я поняла. – Она говорила почти спокойно. – Что ж…
Она повернулась к Джейми, рефлекторно закручивая пучок засаленных светлых волос на макушке и засовывая их под огромный чепец. Лента была разорвана и нелепо висела прямо у нее над глазом.
– Значит, безумная. Я так и скажу, но мой сын – мой сын! – пропал. Так что… – Она постояла, покачиваясь, оценивающе глядя на меня, потом потрясла головой и снова повернулась к Джейми. – Салем для вас закрыт, – сказала она отрывисто. – Моя семья и все, кто нас знают, не будут с вами торговать. И никто из тех, кому я расскажу, какое зло она сотворила. – Ее взгляд снова обратился на меня, холодный, бледно-голубой, она скривила губы в презрительной ухмылке под болтающейся петлей разорванной ленты. – Ты изгой. Тебя – тебя не существует. – Она развернулась на каблуках и вышла из комнаты, заставив Йена и Ролло спешно посторониться. Ее шаги отдавались тяжелым эхом на лестнице – громкие, размеренные удары, будто звук погребального колокола.
Я видела, как плечи Джейми мало-помалу расслабляются. Он по-прежнему был в ночной рубашке, на ней между лопаток темнело влажное пятно, его пальцы сжимали револьвер.
Внизу хлопнула входная дверь. Мы замерли, оглушенные внезапной тишиной.
– Ты ведь не застрелил бы ее, правда? – спросила я, прочищая горло.
– Что? – Он обернулся, глядя на меня. Потом он заметил, куда я смотрю, и с удивлением перевел взгляд на револьвер у себя в руке, как будто удивляясь, откуда он там взялся.
– О, – выдавил он, – нет, – и замотал головой, одновременно вытягивая руку вверх, чтобы вернуть оружие обратно на верхушку буфета. – Я забыл, что держу его. Хотя, видит Бог, я бы с радостью прикончил эту безумную старую каргу, – добавил он. – Ты в порядке, саксоночка?
Он наклонился, чтобы посмотреть на меня, в глазах светилась мягкость.
– Я в порядке. Не знаю, что это было, но оно уже исчезло.
– Да, – отозвался он тихо и посмотрел в сторону, опустив длинные ресницы, так что они скрыли от меня его глаза. Значит, он тоже это чувствовал? Внезапно обнаруживал себя… там? Я знала, что иногда подобное случалось. Мне вспомнилось, как однажды в Париже я проснулась и увидела его в проеме открытого окна, он упирался в створки рамы с такой силой, что рельеф его мышц был виден в лунном свете.
– Я в порядке, – повторила я, дотрагиваясь до него, и он ответил мне короткой застенчивой улыбкой.
– Ты должен был укусить ее. – Йен отчитывал Ролло. – У нее задница размером с тюк табака – как ты мог прошляпить свой шанс?
– Наверное, побоялся отравиться, – ответила я, выходя из своего угла. – Думаешь, она это всерьез? То есть, конечно, всерьез. Но думаешь, это ей под силу? Я имею в виду, заставить всех перестать с нами торговать.
– Ей под силу заставить Робина, – сказал Джейми, на его лицо вернулось выражение мрачной уверенности. – Насчет остальных будет видно.
Йен, хмурясь, покачал головой и осторожно потер разбитый кулак о штанину.
– Думаю, надо было сломать Манфреду шею, – произнес он с искренним сожалением. – Могли бы сказать фрау Уте, что он упал со скалы, и сберечь себе нервы.
– Манфред? – Тоненький голосок заставил всех разом обернуться.
В дверях стояла Лиззи, худая и бледная, как привидение, глаза неестественно большие и остекленевшие после недавней лихорадки.
– Что с Манфредом? – спросила она. Девушка опасно раскачивалась и положила руку на косяк, чтобы не упасть. – Что случилось?
– Подцепил сифилис и сбежал, – объяснил Йен коротко, подходя к ней. – Надеюсь, ты не успела подарить ему свою невинность.
* * *
На деле Уте Макгилливрей не удалось воплотить свою угрозу в полной мере, но стычка и без того принесла нам довольно вреда. Драматическое исчезновение Манфреда, разрыв помолвки с Лиззи и причина этого разрыва были оглушительным скандалом, и слухи расползлись от Хиллсборо и Солсбери, где он трудился помощником оружейника, до Салема и Хай-Пойнта.
Однако благодаря стараниям Уте история стала еще более запутанной, чем можно ожидать от такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно оклеветала его из-за каких-то разногласий с его родителями. Третьи, более благожелательно настроенные, не верили, что Манфред был болен, и считали, что я ошиблась с диагнозом.
Те, кто верил в его сифилис, разделились по вопросу того, как парень мог заразиться. Половина была убеждена, что он подцепил заразу от какой-то шлюхи, а другая половина верила, что его заразила бедняжка Лиззи, чья репутация ужасно страдала из-за этой истории. В конце концов Йен, Джейми, близнецы Бердсли и даже Роджер начали защищать ее честь кулаками, что, разумеется, не прекратило толки, но заставило болтунов закрывать рот, если кто-то из них был рядом.
Многочисленная родня Уте из окрестностей Ваковии, Салема, Беф-Арабы и Вифании, разумеется, верила в ее версию истории, и люди вовсю мололи языками. Салем не перестал целиком торговать с нами, но так поступили многие. И не единожды мне случалось приветствовать хорошо знакомых моравов, которые в ответ смотрели мимо меня с каменным лицом и молчали или вовсе отворачивались. Этот неприятный опыт заставил меня покончить с поездками в Салем.
Лиззи, за вычетом первого оглушительного разочарования, казалось, была не слишком огорчена разрывом помолвки. Она говорила, что ей жаль Манфреда, что она растеряна и удивлена, но потеря не опустошила ее. И поскольку она теперь нечасто покидала Ридж, она не слышала, что люди говорят про нее. Зато ее всерьез расстроила потеря дружбы с семьей Макгилливреев – и особенно с Уте.
– Видите ли, мэм, – сказала она мне с тоской, – у меня никогда не было матушки, моя умерла, когда я родилась. А потом mutti, так она попросила ее называть, когда я дала согласие на брак с Манфредом, сказала, что я тоже ее дочь, точно как Хильда, Инга и Сенга. Она так же суетилась надо мной, поддевала и смеялась надо мной, как над ними. И это было… так хорошо, иметь такую большую семью. А теперь я всех их потеряла.
