– Одно мне, – объяснял Герман, касаясь яиц по очереди, – одно для Джоан, одно для Фелисити и одно для мonsieur L’Oeuf. – Он показал на шар ее живота.
– О, какой милый мальчик, – сказала Марсали, притягивая его ближе и целуя в перепачканный лоб. – Ты мой маленький птенчик!
Сияющая улыбка мальчика сменилась гримасой подозрения, когда мать прижалась к нему выступающим животом. Он осторожно потрогал его.
– А когда яйцо вылупится внутри, что вы будете делать со скорлупой? – спросил он. – Можно я ее возьму?
Марсали порозовела, сдерживая смех.
– Слава богу, люди не вылупляются из яиц, – сказала она.
– Ты уверена, maman? – Он с сомнением оглядел ее живот, а потом осторожно потыкал его. – На ощупь как яйцо.
– Да, но это не так. Просто мы с папой зовем так малыша до того, как он родится. Ты тоже однажды был мonsieur L’Oeuf.
– Правда? – Германа это открытие прямо-таки огорошило.
– Да, как и твои сестры.
Мальчик нахмурился, взъерошенная светлая челка свесилась на нос.
– Нет, они были mademoiselles L’Oeufs.
– Oui, certainement, – сказала Марсали, смеясь. – Этот тоже может оказаться mademoiselle, просто мonsieur легче сказать. Вот, гляди-ка. – Она откинулась назад и крепко прижала руку к животу сбоку, потом взяла руку Германа и приложила ее к этому месту. Даже с того места, где я стояла, я смогла увидеть, как изнутри натянулась ее кожа, – ребенок изо всех сил пинался в ответ на толчок.
Герман отдернул руку, изумленный, затем с завороженным видом положил ее назад и нажал.
– Привет! – сказал он громко, опуская лицо ближе к материнскому животу. – Comment ça va там, мonsieur L’Oeuf.
– Он в порядке, – заверила его мать. – Или она. Но малыши сначала не умеют говорить. Ты это знаешь. Фелисити пока что не говорит ничего, кроме „мама“.
– О да. – Потеряв интерес к своему будущему родственнику, он наклонился, чтобы поднять какой-то особенно привлекательный камень.
Марсали подняла голову, щурясь на солнце.
– Тебе пора домой, Герман. Мирабель скоро нужно будет доить, а я тут пока еще занята. Иди-ка и помоги папе, хорошо?
Мирабель была козой и сравнительно новым приобретением в хозяйстве, чтобы пока еще вызывать интерес Германа, который тут же оживился.
– Oui, Maman. Au’voir, Grandmère!
Он прицелился и бросил камешек в сарай, промахнулся, развернулся и помчался в сторону тропы.
– Герман! – закричала ему вслед Марсали. – Na tuit!
– Что это значит? – с любопытством спросила я. – Это гэльский или французский?
– Гэльский, – ответила она с улыбкой. – Это значит „не упади“. – Она покачала головой в притворном негодовании. – Этот мальчонка не может пропустить ни одного дерева.
Герман оставил гнездо с яйцами, она бережно поставила его на землю, и я увидела побледневшие желтоватые пятнышки на внутренней стороне ее предплечья – именно такие, как Брианна их описала.
– А как там Фергус? – спросила я как бы между прочим.
– Он в порядке, – ответила Марсали, сразу напрягаясь.
– Правда? – Я мельком посмотрела на ее предплечье, а потом в глаза. Марсали вспыхнула и быстро убрала руку, пряча отметины.
– Да, он в порядке! – сказала она. – Он не очень-то справляется с дойкой пока, но скоро приноровится. Конечно, ему неудобно с одной рукой, но он…
Я присела на бревно рядом с ней и, взяв ее за запястье, повернула руку.
– Брианна мне рассказала. Фергус это сделал?
– О! – Она казалась пристыженной и вырвала запястье, прижимая руку к животу, чтобы спрятать синяки. – Ай. Да, это он.
– Хочешь, чтобы я поговорила с Джейми об этом?
К ее лицу прилила краска, и она резко выпрямилась от испуга.
– Господи, нет! Он сломает Фергусу шею! Да Фергус и не виноват, если говорить начистоту.
– Конечно, виноват, – твердо заявила я. Я видела слишком много избитых женщин в Бостонской больнице, которые упорно утверждали, что в случившемся не виноваты их мужья и парни. Надо признать, частенько и женщины как-то провоцировали насилие, но все же…
– Но он правда не виноват! – настаивала Марсали. Густой румянец не исчез с ее лица, скорее даже усилился. – Я… Он… То есть он схватил меня за руку, но только потому, что я… эмм… ну, в общем, я пыталась врезать ему поленом. – Она посмотрела в сторону, пламенно рдея.
– О, – сбитая с толку, я потерла нос. – Понятно. И почему же ты пыталась это сделать? Он… нападал на тебя?
Она вздохнула, понурив плечи.
– Нет. Что ж, это случилось потому, что Джоан пролила молоко, а он начал кричать, и она заплакала и… – Марсали немного нервно пожала плечами. – Наверное, меня просто бес попутал.
– Но ведь обычно Фергус не кричит на детей, да?
– О да, это совсем ему не свойственно! – выпалила она. – Он едва ли когда-либо… в общем, раньше так не было, но со всеми этими… но я не могу его винить, особенно в этот раз. Это заняло у него кучу времени – подоить козу, – и все насмарку. Думаю, я бы тоже кричала.
Она вперила взор в землю, избегая моего взгляда, и теребила край нижней рубашки, раз за разом проводя большим пальцем по шву.
– Маленькие дети могут быть испытанием, – согласилась я, в красках припоминая случай с участием двухлетней Брианны, телефонного звонка, который меня отвлек, большой миски спагетти с тефтелями и открытого портфеля Фрэнка. Обычно Фрэнк демонстрировал ангельское терпение с Бри и не меньшее со мной, но в тот раз его гневные крики заставили задрожать даже оконные стекла. Я вспомнила, что вообще-то в ответной ярости, граничащей с истерией, я швырнула в мужа тефтелей, и Бри повторила за мной, хотя делала это не из мстительности, а потому, что такой ход показался ей забавным. Если бы я стояла у плиты, я, наверное, бросила бы в него полную кастрюлю. Я потерла пальцем под носом, не зная, смеяться от этих воспоминаний или сожалеть о содеянном. Мне так и не удалось вывести те пятна с ковра.
Мне было ужасно жаль, что я не могу поделиться этим эпизодом с Марсали, которая понятия не имела не только о портфелях и спагетти, но и о Фрэнке. Она все еще смотрела в землю, шевеля сухие дубовые листочки пальцем ноги.
– Это все моя вина, правда, – сказала она и закусила губу.
– Не твоя, – я утешительно сжала ее руку. – Здесь нет ничьей вины: всякое случается, люди расстраиваются… но в конце концов все встает на свои места.
„Ведь так и случилось, – подумала я, – хоть и самым неожиданным образом“.
Она кивнула, но лицо ее было по-прежнему омрачено, а губа закушена.
– Да, просто… – начала она, но оборвала предложение.
