– Каков этот муми-тролль, а!
Или:
– Вот это жизнь! (Ужас, какой важной персоной я себя ощущаю
[2].)
Под конец я хочу горячо поблагодарить всех тех, кто в свое время споспешествовал тому, что жизнь моя стала, безусловно, произведением искусства. И прежде всего Фредриксона, хатифнаттов и мою жену, единственную в своем роде маму Муми-тролля.
Первая глава,
в которой я рассказываю о своем детстве, когда меня никто не понимал, о первом Приключении своей жизни и о потрясшей меня ночи бегства, а также описываю историческую встречу с Фредриксоном
Это было давным-давно. Однажды, скучным и ветреным августовским вечером на крыльце дома подкидышей муми-троллей была обнаружена обыкновенная хозяйственная сумка. В сумке, довольно небрежно завернутый в газетную бумагу, лежал не кто иной, как я сам.
Насколько романтичней было бы, например, выстлать мхом маленькую хорошенькую корзиночку и положить меня туда!
Между тем Хемулиха, основавшая этот дом подкидышей, интересовалась астрологией (для домашнего употребления) и, что было вполне разумно с ее стороны, обратила внимание на звезды, ознаменовавшие мое появление на этот свет. Они указывали на рождение совершенно незаурядного и высокоодаренного муми-тролля. Хемулиха, разумеется, тут же забеспокоилась, что хлопот со мной не оберешься (ведь в обыденной жизни от гениев – одни неприятности, но сам я, по крайней мере, от этого никаких неудобств не испытывал).
Удивительное дело – расположение звезд! Родись я на несколько часов раньше, я бы мог стать заядлым игроком в покер, а все те, кто родился на двадцать минут позже, почувствовали бы настоятельную необходимость вступить в Добровольный оркестр хемулей (папы и мамы должны быть очень осторожны, производя на свет детей, и я рекомендую каждому и каждой из них сделать предварительные и самые точные расчеты).
Одним словом, когда меня вынули из сумки, я трижды чихнул совершенно определенным образом. Уже одно это могло кое-что да значить!
Хемулиха, приложив печать к моему хвосту, заклеймила меня магическим числом «тринадцать», поскольку до того у нее в доме уже обитало двенадцать подкидышей. Все они были одинаково серьезные, послушные и аккуратные, потому что Хемулиха, к сожалению, чаще мыла их, нежели прижимала к сердцу (солидной ее натуре недоставало некоторой тонкости чувств).
Дорогие читатели!
Представьте себе дом муми-троллей, где все комнаты одинаково квадратные, выкрашенные в один-единственный коричневато-пивной цвет, и расположены все в строгом порядке: одна за другой! Вы говорите: не может быть! Вы утверждаете, что дом муми-троллей должен быть полон удивительнейших уголков и потайных комнат, лестниц, балкончиков и башен! Вы правы. Но только не дом подкидышей! Более того, в этом доме никому нельзя было вставать ночью, чтобы поесть, поболтать или прогуляться! Даже выйти по малой нужде было не так-то просто.
Мне нельзя было приносить с собой в дом маленьких зверюшек и держать их под кроватью! Я должен был есть и умываться в одно и то же время, а здороваясь, держать хвост под углом в сорок пять градусов. О, разве можно говорить об этом без слез?!
Часто я останавливался перед маленьким зеркалом в прихожей и, обхватив мордочку лапками, глубоко заглядывал в собственные печальные голубые глазки, в которых пытался прочитать тайну своей жизни, и, вздыхая, произносил: «Один как перст.
О жестокий мир! О жалкий жребий мой!» И повторял эти горестные слова до тех пор, пока мне не становилось чуточку легче.
Я был одинок, как это часто бывает с муми-троллями, наделенными своеобразными дарованиями. Никто меня не понимал, а сам себя я понимал еще меньше. Разумеется, я сразу заметил разницу между собой и другими муми-троллями. Разница эта состояла главным образом в их жалкой неспособности удивляться и изумляться.
Я же мог, например, спросить Хемулиху, почему все на свете так, как есть, а не иначе.
– Хорошенькая была бы тогда картинка, – отвечала мне Хемулиха. – А разве так, как сейчас, плохо?
Она никогда не давала мне вразумительных объяснений, и я все больше и больше убеждался в том, что ей попросту хотелось отвязаться от меня. Хемули никогда не задают вопросов: что? где? кто? как? Я же мог спросить Хемулиху:
– Почему я – это я, а не кто-нибудь другой?
– То, что ты – это ты, – несчастье для нас обоих! Ты умывался? – так обычно отвечала она на мои важные вопросы.
Но я продолжал:
– А почему вы, тетенька, – хемулиха, а не муми-троллиха?
– К счастью, и мама, и папа мои были хемулями, – отвечала она.
– А их папы и мамы? – не унимался я.
– Хемулями! – восклицала Хемулиха. – И их папы и мамы были хемулями, и папы и мамы этих хемулей – тоже хемулями и так далее и так далее!
А теперь иди и умойся, а то я уже нервничаю.
– Как ужасно! Неужели этим хемулям так никогда и конца не будет? – спрашивал я. – Ведь были же когда-нибудь самые первые папа с мамой?
– Это было так давно, что нечего этим интересоваться! – сердилась Хемулиха. – И собственно говоря, почему нам должен настать конец? (Смутное, но неотвязное предчувствие говорило мне, что цепочка пап и мам, имеющих отношение ко мне, была чем-то из ряда вон выходящим. Меня ничуть не удивило бы, если бы на моей пеленке была вышита королевская корона. Но – ах! – что можно прочитать на листе газетной бумаги?!)
Однажды ночью мне приснилось, что я поздоровался с Хемулихой неправильно, держа хвост под углом в семьдесят градусов. Я рассказал ей об этом и спросил, рассердилась она или нет?
– Сны – ерунда, – изрекла Хемулиха.
– Разве? – возразил я. – А может, тот муми-тролль, который мне приснился, и есть настоящий, а муми-тролль, который находится здесь, просто приснился вам, тетенька?
– К сожалению, нет! Ты существуешь, и еще как! – устало сказала Хемулиха. – Я с тобой не справляюсь! У меня от тебя голова болит! Что будет с тобой в этом мире, где все делается не по-хемульски!
– Я стану знаменитым, – серьезно объяснил я. – И среди прочих дел построю дом для маленьких подкидышей-хемулят. И все они будут есть бутерброды с патокой в кровати, а под кроватью будут держать скунсов и ужей.
