Заставляю себя отвлечься от размышлений и варю кофе, чтобы в голове хоть немного прояснилось. Утро понедельника. Вчера Советский Союз наконец согласился убрать ядерное оружие с территории Кубы, и в США все вздохнули с облегчением. Я присоединилась к всеобщей радости и отправилась в гости к Фриде, чтобы посмотреть вместе с ней повторную трансляцию новостей. Мы сидели на диване перед телевизором и пили черный чай с медом. К моему огромному огорчению, у Фриды в холодильнике никогда не бывает сливок.
– Слава богу, – сказала Фрида, закуривая очередную ментоловую сигарету. К чаю она едва притронулась. – Слава богу.
Я разделяю чувство глубокого облегчения, охватившее всю страну, но напряженная обстановка на Кубе никогда не пугала меня по-настоящему – я так и сказала Фриде во время того ночного звонка. Наверное, мне было трудно представить, что третья мировая война уже стоит на пороге, а мы ничего не можем с этим поделать. Или все проще: размышления о воображаемой жизни занимали меня куда больше, чем судьбы мира. В общем, мне не верилось в неизбежность и серьезность этой угрозы. Как оказалось, я была права.
Пью кофе и обдумываю произошедшее. Я помню, как звонила Фриде посреди ночи и как она меня утешала. Помню новости про Кубу и вечер перед телевизором. Но что случилось между этими событиями? Качаю головой. Ничего, чистый лист. Что я делала, с кем разговаривала, о чем думала?
Допиваю остатки кофе, старательно отгоняя панику. Разве так может быть? Мне не удается вспомнить ни одной подробности о прошедших днях. Заглядываю в мусорную корзину, но там лежит только скомканная вчерашняя газета, хлебные крошки и упаковка от шоколадной плитки «Хершис». Я даже не помню, как ее ела. Когда? Где я была, что делала, где купила эту плитку? Отчаянно пытаюсь найти в памяти хоть одну зацепку, но тщетно.
Нужно собраться и перестать витать в облаках, думаю я, выходя на улицу за почтой. Пришла открытка от мамы, она явно отправила ее в разгар Карибского кризиса:
Дорогая Китти!
Думаю, ты уже слышала новости о ракетах на Кубе. Страшно подумать, что может случиться. Мы так далеко от дома! Я ужасно за тебя переживаю, солнышко. Этот ненормальный Кастро вряд ли сможет дать залп по Гавайям, мы слишком далеко. А вот по материку… Конечно, ты сейчас за тысячи миль от Восточного побережья – слава Богу!!! – но мы с папой все равно беспокоимся.
Может, будет лучше, если мы останемся здесь, а ты прилетишь к нам? Папа уже ищет рейс. Подумай об этом, милая.
С любовью,
мама.
Качаю головой. Я обожаю маму и понимаю ее тревогу. Но неужели она всерьез считает, что я сорвусь с места и уеду? Сяду на самолет, улечу от Фриды, магазина, Аслана, всех моих повседневных забот? Хорошо, что кризис на Кубе закончился и нам не нужно спорить на эту тему.
К счастью, сегодня у меня выходной. Я планировала съездить домой к родителям и как следует все там проветрить. Вытереть пыль, убрать листья во дворе, если хватит времени. К их возвращению дом должен сиять. Политические неурядицы закончились, теперь все должно идти по плану: родители вылетят из Гонолулу в среду вечером и будут дома в четверг.
Надеваю старые бриджи и поношенную хлопковую блузу, повязываю на голову платок и выкатываю велосипед из сарайчика на заднем дворе. Стоит прохладный пасмурный день. Я пересекаю шоссе Вэлли и выезжаю на мост Даунинг-стрит. Поднимаюсь на холм, сворачиваю направо и еду по Луизиана-авеню вдоль южного края Вашингтон-парка – несколько снов назад мы гуляли там с Майклом.
Проезжаю мимо Южной средней школы, где я училась. Школьная башня высится над крышами домов и макушками деревьев, часы показывают восемь утра. Слышны невнятные голоса: ученики стекаются к дверям школы, спешат на занятия. Уроки еще не начались, но дети ведут себя на удивление тихо – если мне не изменяет память, по утрам в школе стоял жуткий гвалт: все бурно готовились к новому дню.
Я наблюдаю за ребятами, глубоко погрузившись в свои мысли. Когда я сама была подростком – страдающим юношеским максимализмом, понятное дело, – школа казалась мне камерой пыток, таящей в себе множество страшных мучений. В моей жизни не было ничего хорошего, и ни один из героев Диккенса не мог потягаться со мной в мрачности и угрюмости. Мальчики на меня не смотрели, и у меня никогда не было толпы подруг. Даже учителя иногда забывали мое имя. Я помню один ужасно неловкий случай: учительница алгебры, мисс Паркер, по ошибке назвала меня именем самой забитой девочки в нашем классе – Мелвины Джонс. Мелвина была неряшливой, толстой и носила очки, к тому же родители наградили бедняжку диковинным именем и тем самым обрекли ее на бесконечные насмешки сверстников. К несчастью, у нее тоже были кудрявые светлые волосы. Учительница посмотрела прямо на меня и произнесла имя Мелвины, хотя той даже не было в классе.
– Ой! – Мисс Паркер быстро поняла свою ошибку. – Ты же не Мелвина. Я хотела сказать «Китти»… Извини, Китти. Ответь, пожалуйста, на двенадцатый вопрос на девяносто восьмой странице. Выйди к доске и покажи свое решение.
Покраснев до корней волос, я послушно встала с места. Мисс Паркер примирительно улыбнулась, и я кивнула в ответ. По радостному хихиканью одноклассников было ясно, что ее извинения уже ничего не исправят.
Не знаю, как бы я пережила школьные годы без Фриды. Вспоминаю, какой она тогда была, как уверенно держалась – и как я, словно по волшебству, преображалась в ее присутствии. Я знала, что только благодаря Фриде не перешла в разряд заучек вроде Мелвины Джонс.
Однажды я прочитала в учебнике по психологии, что человек, у которого есть хотя бы один друг, считается нормальным. Прочитав этот абзац, я облегченно вздохнула: у меня была Фрида, и, пока мы вместе, со мной не может случиться ничего плохого.
С грустью размышляю о тех временах. Мне хочется вернуться и сказать пятнадцатилетней себе, что в учебнике написана чистая правда. Все будет хорошо. Я вырасту и стану счастливой. И в один прекрасный день получу все, о чем мечтала.
Но так ли это? Я уже не уверена насчет «всего». Да, я довольна. У меня в жизни были и боль, и потери, но то, чем я живу сейчас, вполне меня устраивает: магазин, Фрида, родители, Аслан, простые повседневные радости.
А в другом мире? Нравится ли мне та, другая жизнь?
Качаю головой и решительно кручу педали, набирая скорость. Хочется побыстрее приехать домой к родителям и заняться настоящим делом, извозиться в пыли и вспотеть. Я должна раз и навсегда вернуться в этот мир. Пора прекращать бессмысленные страдания.
Воздух в доме застоявшийся и тяжелый, как в подвале. Полумрак вызывает у меня смутное беспокойство, так что я открываю все занавески и жалюзи.
Окна успели запылиться, поэтому я набираю ведро теплой воды, добавляю туда уксуса и лимонного сока и начинаю протирать стекла ветошью. В промозглый осенний день мои усилия не очень заметны, но я продолжаю работать. Легкий ветерок разносит по комнатам аромат лимона, и дом начинает приятно пахнуть, как малыш после купания. Улыбаюсь этому странному сравнению. Откуда мне знать, как пахнет ребенок после ванны? Я никогда не купала детей.
