Стискиваю его ладонь.
– Хорошо, что она не мучилась слишком долго. В те времена всем жилось несладко – тем более в Айове, вдали от больших городов. Мы никого там не знали, едва могли связать по-английски два слова… Да, у нее болело сердце, и нам стоило бы отвести ее к врачу, но шансов на выздоровление было слишком мало. – Ларс опрокидывает остатки виски и грызет кубик льда. – По крайней мере, все закончилось быстро. Мы ничего не могли сделать. Мамина жизнь оказалась совсем короткой. Короткой и тяжелой.
Он поднимается на ноги.
– Я принесу еще. – Он поднимает бокал. – Будешь?
Протягиваю ему свой, и Ларс опять идет в кабинет.
Он возвращается с новой порцией виски, и я боюсь, что разговор перейдет на другую тему. Но Ларс продолжает:
– После похорон прошло всего несколько дней. Отец решил, что больше так не может. Взял дробовик и ушел в сарай. Тело нашла Линнея. – Ларс жадно отпивает из бокала. – Ей тогда было всего шестнадцать, совсем девчонка. Врагу не пожелаю такое увидеть, а уж тем более ребенку…
Господи. Линнея смутно упоминала про семейную трагедию, но обошлась без страшных подробностей.
– И что ты сделал? – Я не должна задавать вопросов, ведь он уже все это рассказывал. Надеюсь, Ларс глубоко погружен в воспоминания и не заметит моих слов.
– Что и полагалось сделать старшему брату. Я все устроил. Мы похоронили отца рядом с мамой. Продали свой скудный скарб и уехали на запад, потому что не хотели оставаться в Айове ни дня.
– И приехали сюда.
– И приехали сюда. Поезд пришел на вокзал ранним утром. Билеты у нас были только до Денвера. Если бы мы захотели ехать дальше, пришлось бы покупать другие и пересаживаться. Но мы не стали ничего покупать. Вышли на платформу, поглазели по сторонам. Увидели горы и солнце, встающее над городскими крышами. Переглянулись и решили, что останемся здесь.
– Ты многого добился. И Линнея тоже.
– Нам повезло. Чертовски повезло. Мы ведь от отчаяния хватались за любую черную работу, чтобы хоть как-то свести концы с концами. И вот Линнея нашла себе место в булочной. Однажды в эту булочную заглянул Стивен, и ему так понравилась молоденькая продавщица, что он стал приходить каждый день – просто чтобы увидеться с ней. К счастью, Линнее Стивен тоже понравился.
Да, теперь я припоминаю эту историю. Линнея рассказывала о своем знакомстве с мужем, и в ее глазах светилась искорка страсти, не угасшая за столько лет. Мы говорили об этом, когда я пришла к ней на укладку в октябре 1954-го. Не в реальной жизни – не там, где меня зовут Китти. Это было здесь, где я – Катарина. Впервые я пришла в «Красотку на Бродвее», пока Ларс лежал в больнице после сердечного приступа.
– Именно Стивен уговорил тебя завязать с ремонтом трамваев, – подхватываю я. – Он помог тебе поступить в университет.
Мое сердце начинает колотиться быстрее: я помню, я знаю!
Ларс кивает:
– Учеба – хлопотное и дорогое дело, меня грызли сомнения. Но Стивен не позволил мне сдаться. Без него бы ничего не вышло. Я бы по-прежнему чинил трамваи на Колфаксской линии.
– А вот и нет, – говорю я с легкой иронией, вспоминая про магазин «У сестер» и опустевшую Перл-стрит. – Трамвайные линии давно убрали. Теперь ты бы ремонтировал автобусы.
Ларс фыркает:
– Да, наверное. Так что мне очень повезло, когда Линнея встретила Стивена. А еще больше мне повезло, когда в моей жизни появилась ты, Катарина.
– Повезло, – тихо повторяю я. – Да, во многом нам действительно повезло.
В глазах Ларса стоит печаль.
– Знаю, тебе сейчас так не кажется. После того, что случилось осенью, трудно представить, что жизнь снова наладится.
Что же случилось осенью? Я молча жду.
– Я всегда буду рядом. – Ларс стискивает мою руку. – Я знаю, как это страшно – потерять родтелей.
Потерять… О чем он?!
Яростно трясу головой, пытаясь проснуться.
Я сижу на диване, раскачиваюсь из стороны в сторону и рыдаю. Ларс обнимает меня за плечи, дает платок, прижимается щекой к моей щеке.
– Не могу больше! – Я зажмуриваюсь. – Хочу домой.
– Катарина, ты дома. Это наш дом.
– Нет! – Мотаю головой. – Ты ничего не понимаешь. Мне здесь не место. Это все мои фантазии, а я хочу вернуться домой!
Встаю и начинаю метаться по гостиной. Левый каблук застревает в ярко-голубом ковролине. Я выдергиваю его и рассеянно думаю, что, наверное, нужно сменить набойку. А то так и упасть недолго. Боже, какая нелепая мысль.
Ларс тоже поднимается и хочет обнять меня, но я отталкиваю его руки.
– Ты очень добрый человек. Не просто добрый… ты идеальный, мужчина моей мечты. – Я смеюсь, хотя во рту стоит горечь. – Сказочный принц. Только это все выдумка. Мои фантазии. А в реальном мире мои родители живы. Понимаешь? Они не умерли! И я хочу вернуться к ним!
– Мам? – доносится тихий голосок с лестницы. – Мам, что случилось?
Ларс быстро подбегает к ступенькам.
– Все нормально, малыш. Иди спать.
– Мама плачет, – говорит Митч. Несмотря ни на что, мое сердце переполняется нежностью к этому удивительному, хотя и ненастоящему ребенку. – Мама, с тобой все хорошо?
Утираю слезы и, пошатываясь, подхожу к лестнице. Останавливаюсь у первой ступеньки и смотрю вверх на сына – взъерошенные кудряшки, мягкая зеленая пижама.
– Все хорошо, солнышко, – выдавливаю я. – Просто мне сегодня грустно.
– Из-за бабушки с дедушкой?
Из моей груди вырывается сдавленный стон. Митч слетает вниз по лестнице и обхватывает меня за талию. Наклоняюсь к нему, прижимаю к себе изо всех сил. Ларс молча стоит рядом.
– Я… я не думала, что они уйдут так рано, – шепчу я мальчику.
Он обнимает меня еще крепче.
– Знаю, мам. Тебе сейчас ужасно грустно, хотя ты совсем большая. – Митч уже хлюпает носом.
Киваю, задевая щекой его кудряшки.
– Да. Хотя я и большая.
Закрываю глаза и жду. Сейчас я должна проснуться дома. Конец истории, я поняла и приняла то, что до меня хотели донести. Я приняла этот ужас, который обрушился на меня во сне, и я веду себя как взрослый человек и делаю то, что нужно, играю по правилам. Неужели после этого я не должна очутиться в своей комнате?
Но я остаюсь на прежнем месте. Прижимаю к себе сына. Спустя пару мгновений все-таки отпускаю его.
– Давай-ка я тебя уложу. – Ларс берет Митча за руку и поворачивается ко мне. – Присядь, Катарина. Постарайся успокоиться, я сейчас вернусь.
Но я его не слушаю. Выхожу в коридор и замираю перед фотографией, с которой на меня смотрят молодые родители.
