Если Альма права, размышляю я, ополаскивая чашку, почему Митч и Мисси выросли нормальными ребятишками? Если Майкл стал аутистом по моей вине, то почему не заболели остальные?
Тут же ругаю себя за такой запальчивый ответ. Все устроено куда сложнее, иначе бы аутизм распространился по всему миру. На свете слишком много плохих матерей.
Возвращаюсь в спальню, чтобы переодеться. Должно быть, важную роль здесь играет случай. То, от чего пострадал Майкл – будь честна с собой, Китти, он пострадал от твоего безразличия, – не затронуло двух других малышей. Угроза миновала, с ними все будет хорошо.
Но так ли это? Альма рассказала про увольнение Дженни и диагноз врачей. Нетрудно представить, что случилось потом: я наверняка перестала работать в книжной лавке, бросила Фриду безо всякого предупреждения. И начала проводить все время дома с детьми, пытаясь загладить свою вину и молясь, чтобы мои старания не оказались напрасны. Чтобы я смогла исправить вред, причиненный Майклу. Чтобы эта беда обошла стороной двух других малышей.
Смотрю на кровать. Она еще не заправлена, простыни сбились в сторону, будто мы с Ларсом беспокойно ворочались всю ночь. Наверное, так и было. Подхожу к постели, расправляю простыни и одеяло, взбиваю подушки. Скорее всего, порядок в спальне обычно наводит Альма, но я чувствую, что должна сделать все сама.
Открываю шкаф и разглядываю вешалки с одеждой. Но вместо блузок и платьев у меня перед глазами встают воспоминания прошлых лет.
Я помню отдельные дни. Не все, только некоторые.
Детям было два с половиной года, когда я уволила Дженни и решила полностью посвятить себя семье. Я не сомневалась, что все можно исправить: Майкл полюбит меня и станет нормальным, как Митч и Мисси.
Мне казалось, нам всем нужно больше гулять на свежем воздухе и быть ближе к земле. Той весной мы устроили на заднем дворе небольшой огородик: ровными рядами посеяли в рыхлую землю крохотные семена морковки и салата, потом купили тонконогие саженцы помидоров в магазине около моей старой квартиры и высадили их на грядку у самой изгороди. Митч и Мисси устроили поединок, вооружившись садовыми жердочками вместо шпаг, так что мне пришлось вмешаться. Но в конце концов дело было сделано, и помидоры благополучно прижились.
– Свежие овощи! – радостно сообщила я Ларсу, когда он пришел с работы домой. – Свежие овощи и свежий воздух. Теперь все будет по-другому.
Ларс улыбнулся, глядя на меня; ему явно нравились такие перемены. «Фермер Катарина и ее маленькие помощники» – так он нас называл.
Потом мы разбили клумбу перед домом. Дети выбрали пакетики с семенами и с нетерпением ждали, когда цветы прорастут и украсят наш двор. Митчу и Мисси нравилось возиться в земле, ухаживать за растениями, но Майклу было противно. Когда грязь забивалась ему под ногти, он начинал визжать.
Наступила осень, и мы стали проводить больше времени дома. Я подумала, что Майкл быстрее выберется из своей скорлупы, если мы будем устраивать творческие игры. К тому же Мисси мечтала стать принцессой. Тут-то нам и понадобились костюмы. По субботам Ларс оставался дома и присматривал за детьми, а я рыскала по магазинам Армии спасения в поисках атласных и кружевных сокровищ. Потом перешивала найденные вещи в детские наряды, немного поколдовав на своей новой швейной машинке, которая, как я полагала, еще на шаг приближала меня к заветному образу идеальной мамы.
Мисси обожала наряжаться и меняла костюмы по десять раз на дню, играла в Золушку и Спящую красавицу. Она даже придумала свою собственную принцессу и назвала ее Клэр в честь моей мамы и самой себя. Принцесса Клэр хотела выйти замуж за принца Джона – так она окрестила Митча. Весело хохоча, Мисси натянула на брата корону из фольги и бархатный камзольчик. Потом она попыталась нарядить Майкла, авторитетно заявив, что принцесса может выйти замуж за целую толпу принцев, если захочет. Но Майкл безжалостно сорвал королевское облачение, убежал в спальню и спрятался в углу.
Я думала, что если мы будем чаще бывать на людях, Майкл научится общаться с окружающими. И мы постоянно ходили гулять – в зоопарк, по городу, в библиотеку. Хотя в моем распоряжении был «Шевроле», мы с детьми иногда ездили на автобусе, потому что Митч, которому едва исполнилось три года, обожал всевозможные виды транспорта. От таких поездок я уставала до полусмерти: никогда нельзя было угадать, как Майкл себя поведет, из-за чего закатит истерику. Ровно как с посетительницей в нашем книжном магазине – той, которая пришла с дочкой-аутисткой. Теперь я знаю, что чувствовала эта женщина. Когда мы шли гулять, ничто не предвещало беды, истерика начиналась как гром среди ясного неба: если Майкл проголодался, а я не захватила его любимое угощение, если качели на детской площадке занял другой малыш, если погода резко испортилась, хотя по телевизору обещали солнечный день. Майкл заходился воплями и ревом, двое других тоже начинали плакать, и мне оставалось только разрыдаться вместе с ними. Мы в спешке возвращались домой на Спрингфилд-стрит.
К приходу Ларса я уже бывала выжата как лимон. Сил хватало только на то, чтобы почитать вслух книжку, устроившись на диване в обнимку с Митчем и Мисси.
Заботу о Майкле я с нескрываемой радостью поручала Ларсу. Я сразу дала понять, что ни на шаг не подойду к Майклу, пока Ларс дома.
Я хотела загладить свою вину – перевоспитать Майкла, вылечить его, – но к концу дня просто не могла выносить этого ребенка.
Осенью, когда детям исполнилось четыре года, Митч с Мисси пошли в детский сад – всего три дня в неделю. Казалось бы, дела должны были наладиться. Присматривать за одним малышом, даже за таким, как Майкл, гораздо проще, чем за тремя, правда ведь? Но я с удивлением поняла, что, когда Митча и Мисси нет рядом, все становится только хуже. Мы с Майклом очень скучали по ним, и вдвоем нам было нелегко. Майкл не мог выразить свое недовольство словами – он плохо разговаривал, и мы с трудом разбирали его невнятный лепет. Он не понимал, почему ему нельзя ходить в детский сад вместе с сестрой и братом или почему Митч и Мисси не могут остаться дома. Каждое утро, когда я отвозила детей в садик, повторялось одно и то же.
– Майкл иди! – вопил он. Упирался, яростно тряс головой, цеплялся за мою руку, пока я пыталась одновременно удержать его и расцеловать двух других малышей на прощание. – Майкл тоже иди! Или вы не иди! Не иди, не иди, не иди!
Я торопливо тащила сына к машине, а он вырывался, колотил меня крошечными кулачками, так что другие родители оборачивались и перешептывались у нас за спиной.
По дороге домой Майкл ныл и беспокойно ерзал на сиденье. Я пыталась его утешить, но он не обращал внимания на мои ласковые уговоры и прикосновения. Постепенно я научилась молча следить за дорогой, глотала слезы и мучилась от лежавшей на мне вины. Я ничего не могла исправить, потому что спохватилась слишком поздно. И, кроме себя, винить было некого.
В конце концов я попросила Ларса отвозить малышей в садик. Стало немного легче, но я по-прежнему с ужасом ждала вечера, когда надо было забирать Митча и Мисси домой: в шумной толпе детей и родителей Майкл мог выкинуть что угодно. Тут уж ничего нельзя было поделать, Ларс приходил с работы только вечером.
