– Да нет же! – возмутился я. – Это яйца! Зачем вы говорите, будто это картофель?
– А зачем вы спрашиваете, что это такое, когда и сами прекрасно видите? – парировала Филлис.
Мы оба начинали немного злиться друг на друга.
– Право, не знаю. Хотел сам начать разговор, пока вы, как вчера, не повели речь о книгах. Вы и ваш отец так начитанны, а я, видите ли, читал мало.
– Я не начитанна. А кроме того, вы наш гость, и мама говорит, чтобы я всё делала, как вам приятно. Говорить о книгах мы не будем. Тогда о чём же?
– Даже и не знаю. Сколько, к примеру, вам лет?
– В мае минуло семнадцать. А вам?
– Девятнадцать. Я старше вас почти на два года, – при этих словах я приосанился.
– Никогда бы не подумала, что вам более шестнадцати, – ответила моя кузина так спокойно, будто слова её не были самой большой обидой, какую она могла мне нанести.
Мы помолчали. Затем я спросил:
– Чем вы станете заниматься?
– Я собиралась стереть пыль в спальных комнатах, но мама велела развлекать вас, – молвила Филлис жалобно, словно беседа со мною была для неё куда утомительней стиранья пыли.
– Тогда не покажете ли вы мне ваш скотный двор? Я люблю животных, хотя и знаю о них мало.
– О, неужели? Буду очень рада! Я боялась, что вы и животных не любите, как книги.
Мне трудно было понять, отчего она так решила. Вероятно, наши вкусы казались во всём несхожими. Так или иначе, теперь мы обошли с ней всю ферму. Сперва Филлис, набрав полный фартук зерна и опустившись на колени, стала подзывать к себе пугливых цыплят в белом пуху, чем немало обеспокоила их мать, суетливую рябую курицу. Потом пришла очередь голубей, которые в мгновение ока слетелись на звук знакомого им голоса. Покормив птиц, мы осмотрели могучих лоснящихся ломовых лошадей, выразили друг другу объединявшую нас нелюбовь к свиньям, дали овса телятам, приласкали больную Дейзи и с восхищеньем поглядели на других коров, щипавших траву на пастбище. В дом мы вернулись к обеду – утомлённые, голодные и перепачканные. Теперь, казалось, мы напрочь забыли о мёртвых языках и стали совершеннейшими друзьями.
Часть II
Миссис Хольман вручила мне еженедельник графства ***, с тем чтобы я читал его вслух, пока она штопает чулки, а Филлис ей помогает. Бельё, требующее починки, занимало целую корзину, и потому чтение затянулось. Произнося напечатанные в газете слова, я думал вовсе не о том, что они значили, а о том, как ярко горят волосы моей кузины, когда луч заходящего солнца касается её склонённой головы, о тишине, позволявшей мне слышать тиканье старинных часов, которые стояли на площадке лестницы. Миссис Хольман сопровождала моё чтение неясными возгласами, каковых в её арсенале было множество: они выражали то одобрение, то удивление, то ужас. Монотонность нашего времяпровождения вселила в меня такое чувство, словно я всегда жил в этом доме и проживу здесь ещё целую вечность, наслаждаясь теплом освещённой солнцем комнаты и сонно читая вслух двум молчаливым слушательницам да кошке, свернувшейся клубком на коврике у очага, а часы на лестнице никогда не перестанут отсчитывать секунды.
Мои раздумья были прерваны появлением служанки Бетти. Показавшись на пороге кухонной двери, она подала Филлис знак. Та, не сказав ни слова, отложила недочиненный чулок и вышла на её зов. Спустя минуту или две я взглянул на миссис Хольман: пасторша крепко спала, уронив голову на грудь. Готовый последовать её примеру, я отложил газету, когда неясно из чего возникшее дуновение приоткрыло дверь кухни, которую Филлис не заперла. Я увидел свою кузину сидящей у буфета. Проворно счищая кожуру с яблок, она то и дело поворачивала голову и заглядывала в книгу, лежавшую рядом. Я неслышно встал, неслышно вошёл в кухню и заглянул Филлис через плечо. Прежде чем она меня заметила, я понял, что книга написана на иностранном языке. Вверху страницы мне удалось разобрать: «L’Inferno»
[10]. Едва я успел связать это слово со словом «инфернальный», Филлис обернулась и, как будто вслух продолжая прерванные мною размышления, вздохнула:
– Ох! До чего же это трудно! Вы не могли бы мне помочь? – она указала пальцем на одну из строк.
– Я? Да я не знаю даже, какой это язык!
– Это Данте! Ну неужели вы не видите? – проговорила Филлис почти сердито – до того ей не терпелось получить разъяснения.
– Стало быть, итальянский? – с сомнением спросил я.
– Да. И я так хочу разобрать эту книгу! Отец иногда помогает мне немного, поскольку знает латынь, но у него слишком мало времени.
– У вас, я думаю, также, иначе вы не брались бы за два дела разом, как теперь.
– О, это пустяки! Недавно отец дёшево купил целую стопку книг. Я и раньше немного знала о Данте и очень любила Вергилия. Чистить яблоки совсем легко, но вот если б я понимала старый итальянский… Жаль, что вы не знаете этого языка!
– Жаль и мне, – сказал я, тронутый пылкостью, с какою Филлис произнесла последние слова. – Вот если бы здесь был мистер Холдсворт… Он превосходно говорит по-итальянски – уж это наверно.
– Кто такой мистер Холдсворт? – спросила моя кузина, поднимая глаза.
– Наш главный инженер, первоклассный малый! Чего он только не умеет!
Эти слова были продиктованы мне чистосердечной гордостью за моего патрона, перед которым я преклонялся. Кроме того, сам не будучи образованным и начитанным, я рад был хотя бы заявить, что служу под началом у того, кто блистает обширными познаниями.
– Где же он выучился итальянскому?
– Строил железную дорогу в Пьемонте, а это ведь, кажется, в Италии. Со всеми рабочими ему приходилось говорить на их языке. И я слышал от него, что он без малого два года провёл в чужих краях, где были только итальянские книги.
– Ах! – воскликнула Филлис. – Как бы было славно…
Сказав эти слова, она осеклась. Я не знал, следует ли говорить то, что пришло мне на ум, и всё же произнёс:
– Если вы желаете, я попрошу его разрешить ваши затруднения.
С минуту помолчав, Филлис ответила:
– Нет, не нужно, пожалуй. Но я вам очень признательна. Быть может, со временем я сама всё разберу, хотя бы вообще. К тому же я лучше затвержу слова, если никто не будет мне подсказывать. Теперь же я должна отложить книгу, а вы ступайте в столовую. Ещё не готово тесто для пирогов, а по субботам у нас всегда бывает холодный обед.
– Нельзя ли мне вам помочь?
– О, пожалуйста. Вернее, помогать не нужно, но я буду рада, если вы останетесь для компании.
Слова Филлис были мне одновременно и лестны, и огорчительны. Я не без удовольствия отметил, что нравлюсь кузине. У меня доставало глупости примеривать на себя роль любовника, но притом доставало и ума осознать, что, ежели бы у неё родились такие помыслы, она, конечно, не выразила бы своей симпатии ко мне столь откровенно. В утешенье я сказал себе, что Филлис мне не чета: эта девушка в детском переднике переросла меня на полголовы, читает книги, о каких я даже не слыхивал, и рассуждает о них так, будто для неё они намного интересней любых житейских дел. С тех пор я никогда больше не думал о моей дорогой кузине Филлис как о женщине, которую однажды мог бы назвать своею спутницей и владычицей своего сердца. Однако, навсегда прогнав эту мысль, я лишь упрочил нашу дружбу.
