Чтобы поспеть на линию прежде, чем возвратятся рабочие, мы вынуждены были шагать быстро и дорогою почти не разговаривали. Оставшийся день прошёл в трудах, также не располагавших к беседе. Когда же вечером мы пришли на нашу совместную квартиру, на столе лежало письмо для Холдсворта, пересланное в Хорнби из Элтема. Наш чай уже подоспел, и потому я, с утра ничего не евший, не обратил большого внимания на то, как мой друг распечатал и прочёл послание. Несколько минут он молчал, а затем наконец произнёс:
– Старина! Я должен буду вскорости вас покинуть.
– Как? Вы уезжаете? Куда?
– Это письмо пришло ко мне с запозданием. Оно от Грейтхеда. – Грейтхед был знаменитым в ту пору инженером. Теперь он умер и его имя почти забыто. – Он хочет видеть меня по делу. Скажу вам прямо, Пол: я получил весьма выгодное предложение отправиться в Канаду для управления строительством железной дороги.
Слова Холдсворта повергли меня в растерянность:
– Но что скажет на это наша компания?
– Грейтхед надзирает за строительством этой линии и будет руководить строительством линии в Канаде. Глядя на него, многие наши пайщики наверно также приобретут акции канадской железной дороги. Полагаю, трудностей не возникнет. Грейтхед говорит, что подыскал молодого человека мне на замену.
– Я уже его ненавижу, – проговорил я.
– Спасибо, дружище, – рассмеялся Холдсворт. – Но, право, не стоит. Если на нынешнюю мою должность никого не найдут, я, конечно, вынужден буду остаться, однако место, которое мне предлагают, очень выгодное. Жаль только, я не получил этого письма днём раньше: Грейтхед пишет, что конкуренты наши того и гляди начнут строить свою линию. А знаете, Пол? Пожалуй, я отправлюсь сегодня же. Доеду до Элтема паровозом, а там сяду на ночной поезд. Не хотел бы я, чтобы Грейтхед счёл меня нерешительным.
– Но вы ещё вернётесь? – спросил я, огорчённый необходимостью внезапной разлуки с другом.
– О да! Во всяком случае, надеюсь. Вероятно, потребуется, чтобы я отплыл ближайшим же пароходом, то есть в субботу. – Холдсворт принялся стоя пить и есть. По видимости, он делал это механически, совершенно не думая ни о пище, ни о питье. – Решено. Еду сегодня же. Готовность действовать быстро очень важна в нашем ремесле. Запомните это, дружище! Я рассчитываю ещё вернуться, но, ежели выйдет иначе, помните все заветы, какие слетели с моих мудрых уст! Где моя дорожная сумка? Хорошо, если удастся улучить лишних полчаса и собрать вещи, которые я оставил в Элтеме. Долгов у меня нет. Мою долю квартирной платы вы сможете внести за меня из моего жалованья. Его выдадут четвёртого ноября.
– Так значит, вы не вернётесь, – пробормотал я уныло.
– Когда-нибудь непременно вернусь, уж будьте покойны, – весело ответил Холдсворт. – Может, через несколько дней, если Грейтхед решит, что я не гожусь для работы в Канаде. А может, дело окажется не столь срочным, как я предполагал. Так или иначе, вас, Пол, я вряд ли забуду. Полагаю, строительство новой ветви продлится не более двух лет, а там, кто знает, вероятно, нам доведётся ещё поработать вместе.
Я мало на это надеялся. Пережитые дни счастья не возвращаются. Как бы то ни было, я всеми силами старался помочь другу: собирал его одежду, бумаги, книги, инструменты и впихивал всё это в чемодан, который нам с трудом удалось закрыть. Со сборами было покончено много быстрее, чем мы рассчитывали, и я побежал в депо сказать, чтоб дали паровоз. Решили, что я поведу его сам. Пока мы, сидя на нашей квартире, ожидали, когда приготовят машину, Холдсворт взял с каминной полки цветы, принесённые с Хоуп-Фарм, и вдохнул их аромат, тронув букетик губами.
– Только одно меня огорчает. Знай я раньше, я мог бы попрощаться с… с ними.
Слова эти были сказаны с печальной серьёзностью. Лицо моего патрона и друга омрачилось наконец тенью предстоящей разлуки.
– Я им скажу, – ответил я. – Уверен, они будут очень расстроены.
Мы помолчали.
– Ни одно другое семейство меня так к себе не располагало.
– Я знал, что они вам понравятся.
– Как внезапно могут меняться наши помыслы! Ещё утром я был полон надежд… – он осёкся. – Пол, вы хорошо уложили тот набросок?
– Рисунок головы? – спросил я, хотя и сам знал, что мой товарищ говорит о незаконченном портрете Филлис, которому так и не посчастливилось быть дополненным тенями или цветом.
– Да. До чего у неё милое невинное лицо! И притом… Боже мой! – Вздохнув, Холдсворт поднялся, вложил руки в карманы и, явно взволнованный, принялся ходить взад и вперёд по комнате. Внезапно он остановился супротив меня. – Непременно расскажите им обо всём. Передайте пастору, как я огорчён был тем, что не смог проститься с ним. Я благодарен ему и его жене за их доброту. А Филлис… Дай-то Бог, через два года я возвращусь и сам открою ей своё сердце.
– Так вы любите её?
– Люблю ли? Да, люблю! Разве возможно увидеть эту девушку такой, какой видел её я, и не полюбить? Удивительное, редкое создание – что красотою, что нравом. Благослови её Бог! Пусть ничто не нарушит спокойствия и невинности этого чистого существа. Два года – срок немалый, но ведь она живёт так замкнуто, Пол… будто спящая красавица. – Теперь Холдсворт улыбался, хотя минутою раньше мне казалось, что слёзы вот-вот выступят у него на глазах. – Но я приеду из Канады, как принц, и разбужу её для любви. Надеюсь, мне это будет не так уж и трудно, а, Пол?
Самодовольная нота, прозвучавшая в последних его словах, неприятно задела меня, и я промолчал.
– Видите ли, – продолжил Холдсворт, словно бы оправдываясь, – мне предлагают большое жалованье, а сверх того я смогу сделать себе имя, которое в будущем откроет передо мною ещё лучшие перспективы.
– Филлис к этому безразлична.
– Да, но я выиграю в глазах её родителей. – Снова не дождавшись от меня ответа, Холдсворт сказал: – Пожелайте мне удачи, Пол. Вы ведь хотите, чтобы я стал вашим кузеном?
Раздался пронзительный гудок: паровоз, готовый отправиться, ждал нас в депо.
– О, конечно! – проговорил я. Напоминание о скорой разлуке заставило меня вновь почувствовать теплоту к моему другу. – Я хотел бы, чтоб вы поженились сегодня же, а я был бы у вас шафером.
– Спасибо, старина! Эх, ну и тяжеленный этот чёртов чемодан! (Хорошо, что мистер Хольман меня не слышит!)
Мы вышли в темноту и торопливо зашагали к депо. Холдсворт как раз поспел на ночной элтемский поезд, а я, с грустью проводив друга, отправился спать на прежнюю свою квартиру над лавкой мисс Доусон. Как и следовало ожидать, на протяжении следующих нескольких дней мне приходилось работать за двоих: за себя самого и за бывшего своего патрона. Вскоре от него пришло письмо, короткое, но сердечное. Его предположения сбылись, и в ближайшую же субботу ему надлежало покинуть Англию, а на освобождённое им место уже назначили другого инженера, который должен был приехать в Элтем в понедельник. Письмо завершалось постскриптумом: «Букетик отправляется со мною в Канаду, но и без него я непрестанно вспоминал бы Хоуп-Фарм».
