Но если бывшие солдаты и прочие вели себя спокойно, то блатные, напротив, всячески куражились и самовыражались.
Заняв верхние нары у окна, днем они резались в карты, отказывались дневалить и всячески подчеркивали свою исключительность.
В тот день один из «пособников», бородатый старик, получил от родни передачу.
– Надо делиться, дед, – сразу же возникли перед ним двое блатных, после чего отобрали у того почти все и с гоготом полезли на нары.
– Креста на вас нету, – прослезился тот, а сверху послышалось смачное чавканье.
– Так, ребята, прикройте мне тыл, – поднялся с тюфяка Дим, на что моряки понимающе кивнули.
Подойдя к секции у окна, он поднял голову и сказал:
– Отдайте деду все, что взяли!
Чавканье прекратилось, потому сверху появились две кудлатые головы, с интересом уставившиеся на Дима.
– А хо-хо не хо – хо? – ответила одна.
– Мальсик, пососи пальсик! – глумливо просюсюкала вторая.
В следующий момент старшина шагнул вперед, бросил левую руку на бортик верхних нар и подтянулся на ней, как на шарнире. Далее последовали два рывка, юмористы поочередно обрушились на бетон, а он скользнул в просвет секции.
Первому метнувшемуся к нему с финкой вору Дим мгновенно подсек и сломал руку, второго, рубанув ребром ладони в кадык, тоже выкинул наружу, а третий с воплем сам сиганул вниз, где Зорень, Васька и Олег «дружески» встречали прилетавших.
Когда тяжело дышавший Дим по-кошачьи спрыгнул на пол, швырнув наполовину пустую сумку с харчами деду, сражение завершалось.
Моряки и еще несколько фронтовиков, сапогами забивали последнего вора под нары, откуда доносились плачущие крики: «Ну, мы вам попомним, падлы!»
Потом загремели запоры на двери (она распахнулась до ограничителя), и в камере материализовались несколько охранников во главе с встречавшим партию капитаном.
– А-атставить! – багровея, заорал он, а сержант с солдатами взвели курки наганов.
Находившиеся внизу бросили руки по швам, вой под нарами пресекся.
– Что здесь за буза? – уставился на моряков капитан. – Отвечать! Быстро!
– Да вот, – пожал широченными плечами Дим. – Тут несколько чудаков заползли под нары и выражаются.
– Петренко, достать! – бросил назад офицер, вслед зачем сержант подошел к секции, наклонился и постучал по ней наганом: – Вылазьтэ, хлопци.
Когда вывалянные в соре и паутине блатные по одному выбрались из-под настила, вид у них был весьма плачевный. Один свистел воздухом через губы, баюкая неестественно вывернутую руку, второй выплевывал зубы в горсть, у остальных наливались синевой в кровь разбитые лица.
– Снова ты, со своей шоблой, Лимон, – сжал губы капитан. – Что с рукою?
– Упал, – скривился тот. – Ничего не помню.
– А у тебя, Хрящ? Кто выбил зубы.
– Фафтарелый сифилис, нафальник, – прошепелявил блатной. – Фами выпали.
– Так, сержант, – хмыкнул капитан. – Всех битых в карцер. А флотских утром ко мне на беседу. – Выполняйте.
– За что? – тут же заныл кто-то из блатных. – Мы не при делах, начальник.
– Топай-топай, – махнул стволом в сторону двери Петренко.
Когда все процессия удалилась и снова загремел запор, оставшиеся в камере оживились.
– Дякую, сынки, – подойдя к морякам и подслеповато щурясь, поклонился им дед – Совсем замордовали проклятые.
– Молодцы, хлопцы, дали босякам, – потер руки пейсатый еврей, а румыны одобрительно закивали.
Забрав снизу свою хурду
[98], победители тут же перебрались на нары у окна, сбросив пожитки воров вниз двум оставшимся сявкам
[99].
Дим тут же заначил валявшуюся там финку в обнаруженный в щите тайник, а ребята вольготно расположились у окошка.
– Ты смотри, студер, – глядя в мутное стекло, поцокал языком Васька. – Зверь, а не машина. Американская.
Дим тоже взглянул, поскольку всегда любил технику.
В обширном дворе тюрьмы, на плацу, у одной из подсобок стоял новенький «студебеккер» с тентом, откуда несколько заключенных под охраной двух солдат выгружали ящики, мешки и бочки.
– Хороший аппарат, – улегся на спину Дим, заложив за голову руки.
– Интересно, на какую беседу нас вызывает капитан? – ни к кому не обращаясь, сказал Олег. – Неспроста это.
– Известно на какую, – со знанием дела ответил Зорень. – Он же зам по режиму. Будет воспитывать.
– Это как? – зевнул Дим.
– Ну, типа гипноз по печени.
Такой прогноз никого не радовал, и парни замолчали.
Утром, сразу после завтрака, всех четверых повели к начальнику. Миновав в сопровождении Петренко с еще двумя стражами несколько переходов и лестниц, арестанты по его приказу остановились, встав лицом к стене, в небольшом квадратном помещении с выходящей туда дверью. Постучав в нее согнутым пальцем, сержант исчез внутри, а потом вернулся, буркнув:
– Проходьтэ.
Кабинет был обычным, казенного типа, с железным сейфом у стрельчатого окна, трофейным «Телефункеном»
[100] на тумбочке и несколькими стульями. У торцевой стены, под портретом Сталина в маршальском мундире, за массивным двух тумбовым столом сидел капитан, листая какую-то папку.
– Значит так, – отложив ее к стопке других, обвел взглядом ставшую у двери четверку.
– Парни, я смотрю, вы боевые, в связи с чем есть предложение оказать помощь органам.
– Какую такую помощь? – переглянулись моряки. – Не поняли.
– Нужно немного приструнить воров, нарушающих режим, – откинулся на стуле капитан. – Карцер для них – легкий крик на лужайке. Как вы на это смотрите?
– Своих мы вроде приструнили, – пожал плечами Дим. – Взяли все и упали.
– Так то свои, – вкрадчиво произнес офицер, – а у нас имеются еще. В других камерах.
– И с какого перепугу нам в этом участвовать, гражданин начальник? – вскинул бровь Зорень. – Воры, они тоже не пальцем деланные.
– Самый прямой, – усмехнулся капитан. – Вы мне улучшаете режим, а я вам послабление. Припухать вам тут до отправки не меньше месяца. И все в вонючей камере на баланде с магарой
[101]. А можно попасть на внутренние работы, где свежий воздух и опять же подкормиться. Ну, так как, согласны?
