– Ладно, братва, кончай травить, – отобрав у Васьки финку, сунул ее за голенище Дим. – Надо избавиться от машины и зашхерить продукты. Как насчет места, Сеня? – обратился к мечтательно жующему травинку Зореню. – Ты тут все знаешь.
– Есть такое неподалеку, – сплюнул тот, после чего все встали и тщательно за собой убрали.
Потом «студер», тихо заурчав мотором, сдал назад и, оставив позади речку, выехал на ту же, чуть приметную дорогу.
Вскоре она привела друзей к окруженной деревьями и зарослями терна долине, на одном из склонов которой было что-то вроде горной разработки, а перед ней внизу отсвечивало темной водой лесное озеро.
– Здесь когда-то дядьки ломали песчаник, – сказал Зорень Диму, когда тот остановил грузовик под нависавшим сверху козырьком из камня.
Далее все выгрузились, быстро соорудили факел из обломка сушняка, обмотав его куском ветоши, макнули в бензобак, после чего направились к одной, горизонтально расположенной и носившей явные следы человеческого труда расщелине. Она была высотой метра два и поросла снаружи кустами шиповника.
– Подходяще, – осветив потрескивающим огнем слоеные, рыжего оттенка своды, констатировал Дим, когда все вошли. – Неприметно и сухо.
– Здесь при желании можно переждать, пока все уляжется, – заглянул в одно из коротких ответвлений Олег. – Подходы просматриваются, опять же лес и вода под боком.
– Там будет видно, – ответил старшина. – Айда таскать груз и определять машину.
Вскоре в темном ответвлении выработки покоилось все, что было в кузове, а моряки стояли возле «студебеккера».
– Жаль топить такой аппарат, – вздохнул Олег, подойдя к обрыву. – Интересно, какая глубина в этом озере?
– Хрен дна достанешь, – сказал со знанием дела Зорень. – Мы пацанами как-то тут летом купались. Вода что лед. Родниковая.
– А может мы того, заначим «студера»? – предложил Васька. – Глядишь, еще пригодится.
– Дельная мысль, – с любовью гладя теплый капот, – поддержал его Дим, после чего все с надеждой воззрились на Зореня.
– Я и сам так считаю, – кашлянул тот в кулак. – Вообще-то можно попробовать. Пошли за мною.
Оскальзываясь на камнях и хрустя щебнем, они прошли от схрона
[106] метров сто вперед (тут тоже угадывалось подобие дороги), потом свернули за скальный отрог, за которым в новом массиве песчаника темнели какие-то отверстия.
– Тут две старых штольни, – сказал Зорень, когда они подошли ближе.
Вход в первую, у которой остановились моряки, оказался полуразрушенным, а вот во второй сохранился вполне, хотя и изрядно зарос лозою.
– Да, если снять тент, грузовик здесь вполне пройдет, – сказал, осмотревшись Дим, когда они ступили в полумрак выработки.
– Тут и два поместятся, – пройдя вперед, споткнулся о полуистлевшее бревно Васька.
Откуда-то сверху, разбуженные шумом, сорвались два ушана
[107] и, спланировав на перепончатых крыльях, тенями унеслись к выходу.
Глава 4. К фронтовому другу
«22 июня 1945 года – ровно через четыре года со дня нападения фашистской Германии на Советский Союз – в Москве открылась сессия Верховного Совета СССР, которая приняла закон «О демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии». Свыше 3 млн. воинов возвращались к мирному труду. Это было крупнейшее мероприятие в переходе страны к мирному строительству».
Из газеты «Известия».
Ближе к вечеру освобожденный от тента и стоек «студебеккер» был загнан в глубину штольни, а беглецы сидели у небольшого костра в схроне, ужинали и обсуждали дальнейший план действий.
Исходя из него, Зореню надлежало пробраться в село, где жил его приятель. Село находилось в пяти километрах к югу. Со слов бывшего беспризорника, тот работал машинистом в депо Чугуева и гонял грузовые составы по всему Союзу. Машиниста следовало уговорить помочь беглецам вырваться за пределы Харьковщины в Россию, а там, как говорят, ищи ветра в поле.
– Митяй мне, что брат, – уверенно заявил Зорень. – К тому же фронтовик – свой в доску. А поэтому, не сомневайтесь, сделает все, что сможет.
– Да мы и не сомневаемся, – свернув цигарку из последней махры, прикурил ее от уголька Олег, сделав пару глубоких затяжек.
Сразу после ужина, бросив в мешок два кирпича хлеба и три банки тушенки, Зорень сунул в карман заряженный наган и в сопровождении друзей вышел из схрона.
– Ну, ни пуха, ни пера, – напутствовал его Дим.
– К черту.
Вскоре споро шагающая фигура в шапке и ватнике появилась на противоположном, с редкими елями склоне, четко нарисовалась на его гребне и исчезла.
На ночь Дим организовал снаружи дежурство и заступил на него первым. Чем черт не шутит.
Край неба быстро темнел, в холодном небе зажглись первые звезды, где-то в лесу тоскливо ухал сыч, но на душе было спокойно. Утром моряки спустились к озеру, где ополоснули лица, а потом, набрав в шоферское ведро воды, снова разожгли костер, соорудили над ним таган и стали варить макароны.
– Сделаем их по-флотски, – взрезав Димовой финкой крышку «второго фронта», облизнулся Васька. – Эх, еще бы по граммульке шила
[108].
– Может тебе и бабу под бок? – чуть улыбнулся Дим.
– А чего? Можно и бабу, – сделал мечтательное лицо Васька.
Когда подложив хвороста в огонь, он опустил в ведро щепоть соли, наблюдавший за местностью Олег, негромко свистнул.
– Идут двое, – обернулся он назад, когда Дим с Васькой поспешили наружу.
Со склона в том же месте где ушел их товарищ, спускалась пара. Шедший впереди время от времени останавливался и поджидал второго, который шел медленней.
– Семен, – уверенно сказал дальнозоркий Олег. – А позади, не иначе, его кореш.
Так и оказалось. Спустя минут пятнадцать на площадку где стояли все трое, выбрался сначала Зорень, с туго набитой противогазной сумкой на боку, а за ним худощавый человек в кепке и защитного цвета солдатском бушлате. Он хромал на одну ногу.
– Ну, вот и мы, – смахнул со лба пот Зорень. – Знакомьтесь, мой друг Дмитрий.
– Выходит, тезка, – протянул машинисту первым руку старшина, после него то же проделали остальные.
– На фронте подбили? – кивнул на Митькину ногу Олег.
– Ага, весной под Кенигсбергом, – ответил тот. – Я был сапером.
– Ну что, айда в пещеру? – сделал приглашающий жест Васька. – У нас там как раз завтрак поспевает.
