Сквозь верхушки деревьев несмело проглянуло утреннее солнце, где-то в глубине рассыпал частую дробь дятел.
– Тут попэрэду е начатая до вийны дилянка, – свернул с дороги на едва заметную просеку Илько. – Ньо, Румышка!
Еще через километр они переехали мелкую, с песчаными берегами речку и остановились на узкой, с торчащими из земли пнями вырубке.
Слева ее окаймлял смешанный лес, а справа, золотился частокол высоких с раскидистыми кронами вверху сосен.
– Тпру, Румын! – натянул вожжи Илько. – Прыихалы.
Дим первым соскочил на землю и внимательно огляделся. В том, что им могут встретиться лесные обитатели он верил мало, однако осторожность не мешала.
Вдруг позади раздался звук передернутого затвора, и старшина резко обернулся.
Стоявший у телеги Передрей цеплял на плечо кавалерийский карабин, а Илько извлекал из телеги инструменты.
– Ну, ты даешь, отец, – шагнул к Передрею Дим. – Откуда у тебя оружие?
– У нас в степу та по балкам цього добра богато, – собрал на лбу морщины старик. – Узяв, так сказать, для самообороны.
– Кум воював у импэриалистычну, – положив сена Румыну, сказал Илько. – И мае за нэи хрэст. Гэоргиевьскый.
– Эгэ ж, воював, – кивнул белой головой Передрей. – И щэ можу стрэльнуть.
Спустя час, повалив четыре высоких сосны, они обрубили на них ветви и распилили. Потом, дав старикам отдохнуть, Дим сам перетаскал трехметровые бревна на телегу.
– Да, Жора, сылы тоби нэ занимать – удивлялись, покуривая кумовья. – Ты як Иван Пиддубный
[116].
Вскоре, тяжело груженая телега, отправилась в обратную дорогу. Илько сидел наверху, понукая Румына, а Дим с Передреем шли сзади.
Когда переехали речной брод, где Дим немного подтолкнул телегу, из кустов орешника раздалось громкое «Стой!» (конь испуганно всхрапнул), а на дорогу вышли двое.
– Ну-ка, дед, брось игрушку, – ткнул стволом ППШ в сторону Передрея старший.
Тот побледнел, и карабин брякнул на землю.
– А ты, длинный, топай сюда, – ухмыльнулся второй, чуть моложе, поигрывая в руке парабеллумом.
– Иду, – взглянул исподлобья Дим и расслаблено двинулся к незнакомцам.
– Руки! – приказал старший (Дим поднял), а молодой сунув пистолет за пояс, сделал шаг вперед, намереваясь обыскать жертву.
Как только его рука коснулась старшинского плеча, Дим лапнул ее за запястье, резко присел и швырнул бандита через себя. Сзади тяжело гупнуло.
В следующий момент он чуть выпрямился, раздался короткий свист, и второй бандит, зажав рукой горло, хрипя рухнул на дорогу.
– Бах! – раскатисто грохнуло из кустов, над годовой Дима пропела пуля, и он, ощерившись, метнулся в ту сторону.
Застывшие в ступоре кумовья открыли рты, а когда лежавший на дороге зашевелился, шаря рукой за поясом, Передрей схватил валявшийся рядом карабин за ствол и, просеменив к бандиту, широко размахнувшись, опустил ему приклад на голову.
Та хрустнула, заливаясь кровью.
Между тем в глубине леса, один за другим хлестнули еще два выстрела, а спустя минут пять, тяжело загребая ногами, на обочину выбрел Дим с «вальтером» в руке и прислонился к телеге.
– Нэ спиймав? – бросились к нему старики.
– Нет, – качнул головой Дим (он застрелил третьего у болота).
– А утой, шо с финкой в горли, бывший староста з Синельниково, – ткнул корявым пальцем Илько в сторону трупов.
– Вишав людэй и палыв сэла, – добавил Передрей. – Казалы шо втик з нимцями. А вин ость тут, стэрво поганэ. Шо будэмо з нымы робыть, Жора?
– Я думаю, оттащить в лес и не болтать, – сунул пистолет в карман Дим. – А то понаедет НКВД – что да как? Оно вам надо?
– Ни, – переглянулись деды. – Цього нам нэ трэба.
– Ну, вот и мне тоже. Пошли, уберем эту падаль.
После того, как оттащив бандитов в чащу, все трое вернулись назад, Дим срубил топором разлапистую ветку ели и, действуя той как метлой, уничтожил на песке все следы крови.
Когда же пройдя чуть вперед, швырнул ее в сторону, обратил внимание на едва заметный след рубчатых шин, ведущий с обочины к расцвеченным красными ягодами зарослям гледа.
Там, на небольшой полянке, стоял хорошо знакомый ему немецкий «Цундап» с закрытой кожаным фартуком люлькой.
– Вот это находка! – удивленно протянул Дим, а затем пощупал мотор. Тот был чуть теплый. При более детальном осмотре, в багажнике и патронных коробках обнаружились пять пар хромовых ботинок, два рулона мануфактуры и картонная упаковка одеколона. «Не иначе, где-то подломили магазин», – мелькнуло в голове Дима.
Потом, заведя мотоцикл и послушав, как тот работает, он удовлетворенно хмыкнул, сел в пружинное седло и задом выехал на дорогу.
– Нашел их транспорт, – подрулил к говорившим о чем-то кумовьям. Те с интересом воззрились на машину.
– Ото ж воны гады издылы по дорогам и грабувалы, – нахмурился Передрей.
– Точно, – кивнул Илько капелюхом.
Спустя час, загнав телегу и «Цундап» во двор, они выгрузили бревна и сделали вторую ходку для Илька. Она прошла без приключений.
– Ну вот, – сказал Дим, когда вечером все трое, пропустив по чарке самогона, подкреплялись кулешом и яичницей приготовленных бабой Ганной. – Теперь можете ездить в лес за дровами без опаски.
– Щирои ты души чоловик, Жора, – прочувствованно взглянули на Дима старики, после чего Илько набулькал из четверти еще по чарке.
Когда ужин закончился и кумовья задымили цигарками, Дим вышел во двор и вскоре вернулся с двумя парами обуви и рулоном подмышкой.
– Это вам от меня, – вручил старикам ботинки, а бабке ситец.
Те, переглянувшись, крякнули и довольно засопели носами, а Ганна погладила ткань похожей на куриную лапку рукой и прослезилась.
…Утром, едва засерел рассвет, Дим завел мотоцикл, прогрел мотор и распрощался с радушными хозяевами.
– Так кажэшь служыв при штабе? – хитро прищурился Передрей напоследок.
– Ну да, отец, – чуть улыбнулся старшина. – В хозроте.
Потом он уселся на мотоцикл, врубил скорость и «Цундап», порыкивая мотором, выехал на улицу.
– Хай тоби щастыть, сынку, – мелко перекрестила Ганна исчезающую в легкой дымке темную фигуру.
Глава 5. На берегах Славутича
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру…».
