– Собака чует хорошо человека, – со знанием дела сказал Петька.
– То так, – философски изрек хозяин.
Потом внук рассказал деду о побратиме и что с ними случилось в Венгрии, со всеми вытекающими подробностями, а Богдан Захарович молча выслушал.
– Я сам був солдатом, – сказал он. – А щэ Суворов казав «Сам погибай а товарища выручай». Зоставайся, Дмитро. Скикы трэба.
Вечером, когда край неба стал темнеть, Петька тронулся в обратный путь на мотоцикле. Об этом друзья договорились накануне.
Объяснить появление «железного коня» было просто. Мол, купил у заехавшего друга за полцены. Трофейные мотоциклы и авто у населения после войны не были редкостью.
У Дима же начался очередной этап жизни. В лесном хуторе.
С дедом Богданом они быстро сошлись характерами, а Черт не чаял в постояльце души, поскольку по утрам тот шутливо возился с ним, что здоровенному волкодаву весьма нравилось.
День у хуторян начинался с хозяйственных забот, и не знавший куда девать силы Дим с удовольствием трудился на свежем воздухе. Вместе с хозяином он вставал ни свет ни заря и, прихватив ведра, вместе с кобелем отправлялся по стежке к недалекому роднику за хутором. Тот журчал студеной водой сразу на опушке, у старого с расщепленной верхушкой осокоря
[128], вытекая из обложенной замшелыми камнями выемки. У родника старшина умывался по пояс, растираясь холщовым рушником, после чего набирал воду. Сначала он наполнял ею дубовую кадку на кухне в доме, а потом относил пару ведер в хлев корове.
Хозяин в это время растапливал печь и готовил завтрак. После него дед Богдан доил и обихаживал буренку, а Дим таскал из лесу сухостой, заготавливая дрова и складывая их в поленницу.
Вместе они обложили дерном зимник, где у старика стояли снятые с луга пчелиные долбенки
[129] и перенесли с лесных полян заготовленное на зиму сено. А по вечерам, в тепло натопленной хате, при свете керосиновой лампы бывший унтер рассказывал постояльцу о старине и ее людях.
Как и дед Дима по линии отца – Оверко, умерший перед войной, Богдан Захарович был козацкого роду.
Начал службу при Александре III в пехотном полку под Тулой, где фамилию Мороз ему заменили на «Морозов», побывал на двух войнах, а в середине 20-х с семьей вернулся на родину и зажил крестьянским хозяйством. А еще увлекся историей Запорожской сечи.
Дима весьма удивил имевшийся у деда трехтомник «Истории запорожских козаков» академика Яворницкого.
– Откуда это у вас, Богдан Захарович? – спросил он, с интересом разглядывая имевшиеся там иллюстрации.
– Дмытро Ивановыч подарував, – разгладил усы старик. – Я був з ным лично знайомый.
И рассказал, что познакомился с известным в стране историком, писателем и этнографом, когда тот приезжал на археологические изыскания в эти места, подолгу общаясь с населением.
– Мий батько показав йому дэкилька курганив у нашому райони, а я з хлопцями допомиг у розкопах.
– Ну и как? Нашли что-нибудь интересное?
– А як жэ, – пыхнул трубочкой дед. – Знайшлы у двох. Козацьки могылы. У пэршому була дубова труна, майжэ цила. В ний кистяк здоровэзнои людыны. З пэрначем
[130], при шабли и пистолях. А в ногах запэчатана чэтвэрть с напысом «Козацька оковыта
[131]», та маленька пляшка з другым – «Москальский мэрзавчик».
– Ну?! – удивился Дим. – Такого быть не может!
– Щэ як може, – зачмокал трубкой дед. – Дмытро Ивановыч нам розповив, що знаходыв оковыту и у другых курганах. А потим я був у нього в музее в Днипропэтровську, и всэ бачив своимы очыма. И даже зробыв запыс у книзи.
– Что за книга?
– Ну, для тех хто його посещав. Там бував цар Микола, генерал Шкуро и дажэ батька Махно Нэстор Ивановыч. В Гражданську. Про нього Дмытро Иванович повидав мэни занимательную историю. Ось послухай. Колы Махно заняв Днипропэтровськ, мисто тоди звалось Екатеринослав, його хлопци хотилы пограбуваты музэй, та батько нэ дав. Дуже сподобався. А щэ вин побачыв сэрэд экспонатив «Козацьку оковыту» и забажав покуштувать ту горилку. Яворныцькый подарував отаману одну, а той выдав музэю охоронну грамоту.
– Да-а, – протянул Дим. – Молодец батька.
– Вэлика була людына, – вздохнул дед Богдан. – Цэ потим з нього зробылы бандита.
С этого вечера по ночам Дим стал читать «историю». В одну из таких ночей, на субботу, выпал первый снег, а вместе с ним поутру нагрянул Петька.
– Ну, как вы тут без меня? – внеся с собой морозный запах, весело спросил он с порога. – Не заскучали?
– А чого нам скучать? – принимая от внука кожушок, повесил его на шпичку старик. – Удвох веселее.
– Точно, – сказал Дим, – пожимая другу руку.
– Ну, тогда айда со мной, – снова открыл дверь Петька.
Потом они внесли в дом два туго набитых мешка и фанерный ящик.
– Тут для вас кое-что на зиму, – перехватив недоумевающий взгляд деда, сказал внук. – Димыч заказал, а я купил в области на базаре. В мешках гречка и мука, а в чемодане сало, чай и сахар.
– Зря цэ ты, Дмытро, – обиделся старик. – Чи я ничого нэ маю?
– Ничего, Богдан Захарович, – тепло взглянул на него Дим. – Лишнее не помешает.
– И то правда, – согласился хозяин – Запас кармана нэ тянэ. – Ты дома поснидав? – обратился он к Петру.
– Ага. Умял макитру галушек.
– Ну, тоди пэрэкуры, а потим затопым баню.
– Баня это хорошо, – шутливо почесался Петро. – Не то, что дома в корыте.
Из Тулы, кроме семьи, старый солдат привез смешанный разговор, который впоследствии стали именовать «суржик», а также неистребимую любовь к русской бане. И такая на хуторе имелась. На задах усадьбы. Рубленная из осины, с вмурованным в каменку котлом, широким полком и двумя лавками. Чуть позже все занялись приготовлениями.
Дим, кликнув Черта, отправился к роднику за водой, Петька, набрав из поленницы березовых дров, пошел растоплять каменку, а дед полез на чердак за вениками.
Пока баня набирала жар и в котле грелась вода, Петька рассказал последние новости. К ним относились выступление Сталина по радио об итогах войны с Японией и присоединении к СССР Южного Сахалина и Курил, а также возвращение в село еще одного фронтовика и двух девушек, ранее угнанных в Германию.
– У одной чахотка, а вторая с прижитым от немца дитем, – завершил сообщение Петька.
