Хочешь – в мир Рэйко (Ватанабэ-2): Наоко умерла, но «подключила» тебя к Рэйко, подарив тебе фантастическую ночь с женщиной на десять лет старше – и ребенка, которого Рэйко увезет под сердцем в далекую заснеженную Асахикаву.
А хочешь – в мир Наоко (Ватанабэ-3): Наоко еще жива, просто на время исчезла из твоей жизни. Ты возвращаешься из путешествия, приходишь на лекции в университет и знакомишься с девушкой по имени Мидори. Целый год твоей жизни наполняется странными историями – «недороманом» с Мидори, смертью ее отца, спорами о любви и порядочности с Крысой-Нагасавой. И параллельно – новой встречей с Наоко, письмами, поездками к ней в лечебницу и ее неизбежным таки самоубийством. Весь этот год ты живешь словно в двух мирах, которые никак не хотят соединяться друг с другом.
Ты зависаешь. Впадаешь в депрессию и уходишь скитаться. Куда-нибудь по ту сторону гор, за Осаку. На угрюмые песчаные косы Тоттори. К соснам, морю и бескрайним горам. И встречаешь там Рыбака, который спрашивает: «Что с тобой?» Ты говоришь ему первое, что приходит в голову, он наливает тебе рисовой водки и дает денег на билет домой. Домой? Или все же обратно?
Куда захочешь, но…
– Но ты сам перестал понимать, чего хочешь, – говорит Человек-Овца. – Поэтому мы и не можем тебя подключить.
– Ку-ку, – отзывается Мэй.
Что за чертовщина?
А дело вот в чем. Когда наш герой, выбирая между Мидори и Наоко, между жизнью и смертью, впадает в окончательный ступор, – Время в романе искривляется. Примерно вот так:
Между Первым и Вторым путешествиями проходит ровно год. Но в первой реальности это – одно-единственное путешествие. Год жизни, которого не было, герой проскитался в «том мире». «Здесь» это лишь короткий спасительный сон, который прислала ему после смерти Наоко, когда он сходил с ума от тоски и одиночества на песчаных косах Тоттори.
Но куда выводит этот временной тоннель?
Оба путешествия начинаются в одном времени и месте и заканчиваются, плюс-минус год, одним и тем же финалом – как Ватанабэ-1, так и Ватанабэ-2 встречаются с Рэйко в Токио. Одним и тем же финалом… который можно трактовать как нам вздумается. Вот лишь несколько версий:
Финал Первый – «мистический». В теле Рэйко – душа Наоко. Одна одолжила своё тело другой
[21]. Не случайно завещание Наоко сводится к единственной воле:
– Удивительное дело, – сказала Рэйко, тихонько щелкнув пальцами. – Завещания никому не оставила, но распорядилась, как поступить с одеждой. Размашисто написала одну-единственную строчку на листе бумаги, который я потом нашла на столе. «Отдайте всю одежду Рэйко». Странная, правда? Думать об одежде, собираясь умереть… Разве это важно? Наверняка много чего хотела сказать.
Наоко в теле Рэйко надевает свою одежду, которую ей для этого завещала, и приезжает к Ватанабэ-1 в «поезде-гробу» – передать, что прощает его, провести с ним фантастическую ночь, а потом унести в «тот» мир (Асахикава, куда уезжает Рэйко, – на Хоккайдо, по ту сторону гор) их неслучившегося ребенка. А герой «развязывается» со своими мертвецами, исцеляется окончательно, звонит Мидори и признается ей в любви. Хеппи-энд, который и публика, и критика с удовольствием проглотили.
Финал Второй – «мифологический». Рэйко – это Мидори, постаревшая на десять лет. Вернувшись в Токио через десяток лет, герой звонит ей по телефону. Где ты сейчас, спрашивает она его в трубке. С тех пор как ты ушел скитаться, милый, прошла четверть жизни. Где ты был так долго? Я слишком устала ждать. Как ты осунулся и похудел… Да нет уж, поеду в Асахикаву. Стара я уже для тебя. Да и стыдно в таком возрасте ходить с животом…
Впрочем, как говаривал Крыса, «все это только версии. Нравится в версиях ковыряться – могу наковырять их тебе хоть сто, хоть двести». Вспомним, что обещал нам щедрый автор: сколько читателей – столько и ответов…
И все-таки мне кажется, что на третьем, глубинном слое книгу можно вполне объективно воспринимать вот так:
И тогда становится очевидным: год между «двумя» путешествиями – это и есть перекресток, на котором ирреальное становится реальным, и наоборот. А значит, можно предположить и Финал Третий, «потусторонний» (которого мы не видим, ибо «окошко в тот мир» после смерти Наоко захлопывается): Ватанабэ-3, промаявшись год на том свете, ни с какой Рэйко не встречался и никакой Мидори не звонил. Он просто умер в путешествии.
Ты снова умер в своем путешествии, парень, потому что не смог забыть ее, ведь ты обещал никогда не забывать ее, помнишь? У тебя не вышло не думать о белой обезьяне, особенно в темной комнате. Ты ушел туда, к Наоко, где никакой Мидори и быть не могло, ведь «мидори» – это зелень и жизнь, которая в тебе, Крыса, чуть теплилась всю дорогу и которой ты вечно боялся…
Ну и куда ты пойдешь на сей раз? Обратно – или таки домой?
Давай, старина. Допивай сакэ, решай поскорей – и двигай отсюда на все четыре стороны.
* * *
Студенческое общежитие, в котором с 69-го по 70-й год обитал Мураками, стоит себе в Токио до сих пор. Старая обшарпанная четырехэтажка в районе Тосэй-Намбоку. Говорят, именно в конце 60-х там пышнее всего процветала «дедовщина», и первокурсникам доставались только самые тесные каморки под крышей. Комната Ватанабэ и Штурмовика, в которой, надо полагать, и жил Мураками, – как раз одна из таких. Забавно представить, но там и сегодня кто-то живет.
А среди «общажных легенд», передаваемых студентами из поколения в поколение, есть подсказка, откуда в романе «Норвежский лес» могла возникнуть сцена с Нагасавой, глотающим слизняков. Дескать, когда сам Харуки был первокурсником, при очередном «наезде дедов» ему пришлось «на принцип» глотать дождевых червей. Сколько животных пострадало и в чем заключался «принцип» – уже никто не помнит, но сама байка популярна до сих пор76.
15
Человек-Столб. Повесть о настоящем самурае
Литература вытекла в песни и фильмы. Оглянемся: сегодня сотни миллионов нас обсуждают песни, десятки миллионов – фильмы, и лишь какие-то жалкие несколько миллионов еще обсуждают книги.
Вымрет ли книга? Помню, в России еще пару-тройку лет назад на эту тему велись душераздирающие дискуссии. И только потом все заметили: а вымирать-то ничто не собирается. Процветают книжные ярмарки. Появляются «культовые» редакторы, переводчики и художники-оформители, которым вручают призы за «книги года» и о которых поговаривают в свете. На радио с телевидением – передачи из цикла «Что почитать?», в Интернете – «книга-почтой», а все глянцевые журналы обязательно включают в себя разделы о модном чтиве. «Книголюбы» книги сжигают, «книгофилы» делают на них бешеные деньги, «книгоманы» обклеивают страницами из Булгакова прокуренные стены в сортире (сам видел в московской коммуналке). Из-за книг в России даже убивают: любить – так взасос! Но жизнь самой книги продолжается.
