Но, как бы то ни было, позвонили, пригласили на церемонию. И вот я приехал в любимый город Санкт-Петербург и с дрожью сердца вошел в Алексеевский дворец.
– Борис Натанович, я тут Мураками переводил…
– А, Мураками… Отличный японский фантаст!
– То есть вы все-таки считаете это фантастикой?
– Несомненно! Он прекрасно моделирует миры.
Интересно, подумал я, а какая нормальная литература этого не делает? Но вслух ничего не сказал. Только на торжестве, помню, растерялся и со сцены, на которой уже стоял отец «Кин-Дза-Дзы» Георгий Данелия, произнес странную речь:
– В детстве мне казалось, что на свете существует две породы людей: те, кто пишет книги, и те, кто их читает. Я все детство читал Стругацких. В те смутные времена у нас, наверное, не было более прямой и честной современной прозы, и я выучил этот язык наизусть. И сейчас мне очень сильно кажется, что эта премия – не за перевод с японского на русский, а за перевод с муракамского на стругацкий. Мы все можем создавать свои языки, но в данном случае, по-моему, языки оригинала и перевода действительно схожи.
* * *
И вот наш Боку закупает амуницию потеплее, едет в заснеженный Саппоро и поселяется в чудом переродившийся, новенький суперотель «Дельфин». Ничего особенного там не находит, кроме Юмиёси. Поначалу больше от скуки он начинает постепенно окучивать Юмиёси – тем более что и она вроде как не против, – а на досуге смотрит кино со своим бывшим одноклассником Готандой в главной роли. И вдруг прямо на экране видит свою «ушастую модель», а на поверку – шлюху высшей категории, Кики, которую он уже в этом Саппоро обыскался. Тут наш герой, помедитировав слегка, мчит обратно в Токио и встречается с Готандой, дабы заглянуть актеришке в душу и все про эту Кики разузнать. Но не тут-то было: Готанда – орешек крепкий. Ничего ему толком не говорит, только девчонок очередных подкладывает. А к этому времени Боку успевает привязаться к Юки – приблудившейся дочке богатых сумасбродов и писаной красавице, а по совместительству – малолетней ведьме и ходячему недоразумению старушки Природы. От нечего делать он уматывает с ней загорать на Гавайи – помедитировать еще немного, а заодно и пинья-коладой побаловаться. При этом с девчонкой – ни-ни, хотя та вроде как сама удочки и закидывала. Но в целом – так, отдыхают просто. И вот однажды эта лолита-сан ему и заявляет: а ведь это он, Готанда, Кики убил. Наш шерлок холмс – к Готанде: «Убивал? – кричит. – Признавайся!» Струхнул Готанда и раскололся почти сразу. А на следующий день сел в крутое авто и в море с причала сиганул, только его живым и видели. Тут Боку несется в Саппоро, находит вместо убитой Кики даже очень живую Юмиёси и решает начать жизнь заново, любя Юмиёси и сочиняя гениальные романы на японском языке. Исцеление, перерождение, катарсис – и, пожалуй, единственный хеппи-энд за все романы писателя до сих пор.
Казалось бы.
Так о чем же книга?
Для начала, пожалуй, вот о чем:
Твоя социальная реабилитация вовсе не предполагает твоей связи с самим собой.
Тем не менее эта связь реальна и материальна. Но чтобы восстановить ее, если она пропала, «нормального поведения в обществе» уже недостаточно.
После написания «Дэнса» Мураками признается:
Я давно задумывался, нуждается ли «Охота на овец» в продолжении, и все чаще отвечал себе: да, пожалуй, нуждается. То и дело укорял себя изнутри – «ну что ж ты его оставил там, в этом ужасе», чувствовал какую-то ответственность за героя, жалел его. И вот мне захотелось его оттуда вытащить, а заодно узнать, как он жил дальше, уже в Японии 80-х82.
Словно лягушку на уроке естествознания, автор вытаскивает своего бедолагу из одного колодца, погружает в очередной – и сам же с азартом наблюдает, сможет ли тот приспособиться к «обществу оптимизированного потребления 80-х». Там же читаем:
Юность Боку пришлась на 60-е. И все ценности в его голове – оттуда. В 70-е он еще как-то может на них продержаться: все-таки соседнее десятилетие, изменилось не так уж много. Но уже через двадцать лет то, за что ты держался, переворачивается вверх тормашками. Черное становится белым, и наоборот. В этом обществе больше нет твердых идей и концепций – вообще нет уверенности ни в чем. Зло выгораживает добро, добро покрывает зло. Но что есть что – сам Боку не разберет. Так устроено само общество. И мне стало интересно, сможет ли он в этом обществе как-то выжить.
Не нравится – проваливай в Судан или Бангладеш. А Япония 80-х действительно превзошла все ожидания по роскоши товаров и услуг на душу японского населения. В ответ на его, населения, каторжный труд, высочайшую в мире смертность на рабочем посту, долгосрочные кредиты-займы и личную кроваво-красную печать («инкан») на качественной, очень долговечной бумаге – отказе от права распоряжаться своей жизнью (чуть не написал «тенью») по собственному усмотрению.
«Свою Систему Ценностей и свои личные установки задвинь-ка, парень, куда подальше», – поучает Хираку Макимура своего антипода-журналиста. Того, кто написал статью о строительстве отеля «Дельфин». А точнее, о взятках в правительстве. Радовался, наверно, когда писал. Смотрите, что раскопал, сейчас всем покажу…
Случись такое обнародование чиновничьего белья в 60-е – разразился бы скандал, замелькали громы-молнии и наверняка полетели бы чьи-то головы. Потому что обиделись бы Три Великие Гейши. Помните их? Пышные лакированные прически с огромными спицами, яркие шелковые кимоно ниже пяточек, белоснежные носочки, деревянные сандальица и лунные лики в белилах с бабочкой-поцелуйчиком на устах… Настенный календарь фирмы «Чори» 75-го года. А знаете, как их звали? Общественное Порицание, Усердие в Усердии и Повиновение Большинству. Задень хоть одну, лишь по имени назови, – разорвут тебя на части.
И все-таки я люблю Японию 60-х. Тогда, хотя у многих еще болели военные раны, «кокоро» Японии оттаяло и стало романтичным, как в четырнадцать лет. Когда хочется летать на воздушных шарах или стоять с друзьями на Эльбрусе, заниматься любовью с Брижит Бардо или просиживать малолетним нелегалом в музыкальном кафе, где по радио ловят исключительно штатовские джазовые радиостанции, участвовать в студенческих революциях и кидаться на заграждения американских военных баз, а еще уехать за весь этот океан – и хоть одним глазком подглядеть: как же они там живут, на Большой Земле? Там, наверное, много таких, как ты. Может, там живет твой двойник? А может – антипод? Или нет, не так – потерявшийся после войны брат-близнец, о существовании которого тебе не сказали? И про него уже написано в тех английских «покетбуках», что вчера появились в лавке портового букиниста?
А если это – женщина? Какая она?..
Впрочем, это уже из «Кафки на взморье». Всему свое время. А пока ты просто переписываешь слова иностранной песенки:
The sky is a blackboard
[25].
