И тут мне вспомнилась старая мудрость: «Не можешь победить – присоединяйся». К тому же Анна затащила меня к себе в кабинет и сказала: «Им нужно снять для фильма, как ты проводишь фотосессии. Покажи им, как ты работаешь. И на этот раз без возражений, пожалуйста. Все, разговор окончен». Что ж, меня загнали в угол. «Но если ты вставишь меня в фильм, то услышишь то, что тебе не понравится, – предупредила я. – Притворяться я не умею. Я буду сосредоточена на съемке и могу выпалить все, что в голову взбредет». (На самом деле я, конечно, думала, что, даже если позволю себе нелестное выражение, его непременно вырежут – вот почему на протяжении всего фильма я ругаюсь, как извозчик.) В прошлом мне уже доводилось участвовать в съемках документальных фильмов о мире моды, но усилиями монтажеров мое появление на экране неизменно сводилось к минимуму.
Я была в шоке, когда впервые увидела окончательную редакцию фильма. Меня было слишком много. Позже один из членов съемочной группы сказал мне, что могучая динамика наших с Анной отношений придала фильму особый драйв. В редакции прошли два просмотра. Думаю, Анна не хотела смотреть фильм вместе с нами. Я была на первом сеансе с модельерами; она пришла на второй с писателями и прочими интеллектуалами, чьим мнением, наверное, дорожила больше. Мы с замиранием сердца расселись перед экраном, пытаясь вспомнить все, что наговорили в камеру за долгие месяцы съемок: с тех пор мы не видели ни одного кадра, лента пролежала в монтажной комнате почти год.
Теперь я знаю, что из всего этого вышло, и могу от души посмеяться. Как бы то ни было, в фильме я получилась живой и искренней. Хотя, должна признать, меня в нем действительно многовато. Я так и не услышала мнения Анны о фильме. Ни разу. Знаю лишь, что неодобрения она не высказывала – как, впрочем, и особого восторга. Единственное, что она сказала после просмотра: «Пусть Грейс займется прессой», после чего удалилась. Однако она все-таки посетила премьерный показ на кинофестивале Sundance
[1], а потом стояла на сцене, неподвижная и загадочная, в темных очках и с бутылкой минералки, пока Катлер отдувался за нее, отвечая на вопросы журналистов.
На показе в Саванне, где я впервые согласилась выступить на публике, мы вместе с шеф-редактором Vogue Андре Леоном Талли
[2] провели пресс-конференцию. Из уст журналистов я то и дело слышала: «О, мы просто вами восхищены». Знаете, мне это даже стало нравиться (шучу, но на самом деле было приятно). Конечно, за градом вопросов угадывалось желание как можно больше узнать об Анне – интерес к ней не угасает. Андре был просто на высоте. Он ловко обходил острые углы, и всякий раз, когда упоминали Анну, он менял тему и переключался на Мишель Обаму или Диану Вриланд
[3].
Меня всегда удивляло, что зрители «Сентябрьского номера» так тепло ко мне отнеслись. Может, дело в том, что на экране я очень эмоциональна. И, наверное, по сравнению с Анной, по натуре более сосредоточенной и сдержанной, я выгляжу идеалисткой. Или в фильме я предстаю этакой рабочей лошадкой, которую эксплуатируют все, кому не лень. А может, люди всегда так реагируют на непосредственность и самостоятельность. Им нравится, что я не боюсь спорить со своим боссом, чего не смеет ни один сотрудник журнала – а я делала это всегда и, надеюсь, буду делать впредь.
В первые дни проката фильма меня пригласил выступить в Нью-Йоркской публичной библиотеке Джей Филден – в то время главный редактор мужского журнала Men’s Vogue. Для меня это было сущим испытанием, поскольку в аудитории я заметила Анну с Сэмом Ньюхаусом – владельцем издательской компании Condé Nast. Но прошло какое-то время, и пресс-конференции стали обычным делом. Я привыкла к ритму вопросов и ответов и научилась держать паузу, прежде чем набраться храбрости и сделать эффектный выпад, встречая прямой взгляд интервьюера. И вот однажды до меня дошло, что каким-то чудесным образом я стала узнаваемой. Я заметила, что возле моего дома в Челси, в Нью-Йорке, регулярно собираются группки: модные фрики, геи и натуралы, молодые и старые – в общем, разношерстная публика. И всякий раз, завидев меня, эта толпа взрывалась радостными возгласами. Я чувствовала себя, как Beatles. Даже, я бы сказала, круче, потому что фанатские толпы, преследовавшие Beatles в начале их славы, порой бывали грубыми. Однажды меня засосало в настоящий водоворот. Согласившись на выступление в местном кинотеатре, я приехала как раз в тот момент, когда выходила публика с предыдущего сеанса. Стоило мне показаться из-за угла, как я услышала: «Грейс, Грейс! О боже, это она!».
Они все еще помнят меня. Может, потому что я часто хожу по улицам и езжу в метро, а не прячусь за стеклами лимузина, как Анна. После той череды вопросов и ответов, разворошивших мои воспоминания, я решила, что, возможно, мне есть чем поделиться с миром. И вот я пишу мемуары. Никогда бы не подумала, что доживу до преклонных лет и буду достаточно интересной, чтобы меня читали.
Однажды, уже после выхода «Сентябрьского номера», мы ужинали в маленьком ресторанчике в Южном Манхэттене с Николя Гескьером – дизайнером модного дома Balenciaga, который прилетел из Парижа. «Грейс, это правда, что тебя узнают на улицах?» – вдруг спросил он. После ужина я предложила ему прогуляться до дома пешком. Мы брели мимо переполненных ресторанов, баров, ночных гей-клубов, и отовсюду выскакивали люди, восклицая: «Это Грейс. Это Грейс! Вау… И с ней Николя Гескьер!» Вспыхивали и щелкали фотокамеры мобильников. В конце концов мы оба не выдержали и расхохотались, решив, что мы не хуже Пэрис Хилтон!
О детстве и юности
Глава I,
в которой наша одинокая героиня под завывание ветра, рев морских волн и шум дождей мечтает стать Одри Хепберн
Песчаные дюны вдали, суровые черно-белые скалы вдоль берега. Каменные круги друидов. Редкие деревья. И уныние. Но даже в этом я видела красоту. В моем распоряжении был замечательный пляж и маленький парусник «Арго», на котором я часами дрейфовала в море, пока его не прибивало к скале в подковообразной бухте под названием Треарддур Бей. Мне было пятнадцать – в голове сплошь романтические фантазии. Некоторые из них подогревались мистической атмосферой Англси – малолюдного острова, затерянного в тумане у северного побережья Уэльса, где я родилась и выросла; что-то я подсматривала в кино. Каждую субботу я покупала билет за три пенса, садилась в автобус и ехала в обшарпанный кинотеатр – единственный на весь Холихед. Это был невзрачный прибрежный городок, откуда в Ирландское море уходили пароходы на Дублин с пассажирами-ирландцами, которые перед посадкой уже успевали пропустить стаканчик. Или два. Может быть, три или четыре.
