Когда на заводе у Дона лили 14-тонный колокол «Андрей Первозванный» для Валаамского монастыря, вся процедура заняла восемь минут. Ровно столько, сколько полтысячи лет назад. Момент, когда требуется чутье — надо ли заканчивать лить, пора ли разбивать форму, — сплющен во мгновение. Остывание, очистка и отделка растягиваются на полтора месяца.
И вот по этой лаборатории, слабо связанной с эпохой, бурлящей за пределами снежной степи, шагает седобородый купец, хозяин заводика, и, шлепая рукою по колоколам, хвастает, кому что запродал.
Его зовут Валерий Анисимов, и он вовсе не старец, ему пятьдесят четыре. Тридцать лет назад, он, инженер-литейщик, поссорился с начальством и уволился с завода тяжелых механических прессов. Прикинувшись инвалидом, получил патент на индивидуальную деятельность — купил фотоаппарат и снимал свадьбы и детсады.
Когда пришла перестройка, сменил фотоаппарат на видеокамеру. Теперь он окучивал заводы и колхозы, изготавливая фильмы — перед всенародной катастрофой председатели еще могли позволить себе портрет с коровами.
Когда праздновали тысячелетие крещения Руси, в Анисимове проснулся литейщик. Пред ним простирался рынок, который мог занять тот, кто первым восстановит забытое ремесло. Колокола не лил никто, а храмы открывались.
Анисимов обложился дореволюционными книгами, экспериментировал с формами, толщиной стенок, пропорциями олова и меди и наконец отлил на заводе горно-обогатительного оборудования несколько колоколов. О том, как они звучали, вспоминать не захотел. Сказал только, что научился лить как следует десять лет спустя.
В те времена понятия «маркетинг» в России не существовало. Весть о производителе церковной утвари можно было донести до священников и старост двумя способами. Анисимов воспользовался обоими.
Первый — собрания священников у архиепископа. Батюшки спрашивали друг друга: один мой прихожанин — сюда подставлялось «кооператор», «серьезный человек в администрации» — хочет подарить колокола. Где их заказать? Мне сделала фирма с названием «Вера», ничего вроде, звучат только странно. Всяко лучше, чем безъязыкая звонница! Верно, коллега, держите телефон. И Анисимов тут как тут, привезет, повесит.
Второй — прямые продажи. Анисимов отлил колокол с гравировкой, гласившей, что тот создан по благословению митрополита Воронежского Мефодия. Предъявив колокол владыке, Анисимов попросил настоящего благословения — на труды. Владыка изумился наглости, но обрадовался носителю предпринимательского духа в стране, откуда его, дух, упорно изгоняли, — и благословил.
По Черноземью метался КамАЗ, груженный колоколами с именем митрополита. Водитель тормозил у дома священника, целовал руку, справлялся о приходе, понимающе качал головой. Затем предлагал колокола весом от 7 до 100 килограммов.
Так за два года Анисимов «озвучил» две сотни церквей. После путча он сообразил, что раз идет передел собственности, глупо зависеть от директора завода. И заложил в пойме Дона свои цеха.
Конкуренты не спали. Два Николая — ярославец Шувалов и уральский мастер Пятков — тоже лили. Но у Анисимова уже имелся не только завод, но и бренд. Как они с конкурентами ругаются — песня. (Исполняется по Интернету.)
Пятков, оккупировавший зауральские епархии, утверждает, что у них с Анисимовым «разная звуковая политика»: «Читаешь отзывы на старинные колокола: звук приближается, удаляется, переливается, а у нас в России я слышу только “бум-бум” и больше ничего». Пятков старается лить колокола тяжелее анисимовских, дающих ту же ноту — так звук богаче. Впрочем, въедливые звонари измерили звук — оказалось, что бедные тона как раз у Пяткова.
Шувалов чудит: примешивает к глине коровью щетину, конский навоз и квасное сусло. Алхимия способствует гладкости колокола. Анисимов над навозом хохочет, но сам кидает в расплавленную бронзу березовые колья — насыщенная кислородом медь не смешивается с оловом, а береза помогает выжигать кислород.
У «Веры» точно нет соперников в колоколах-благовестниках от 10 тонн весом. Все монументальные заказы берет анисимовский завод. Самая громкая история — с Гарвардской звонницей.
В 1930-х годах большевики продали колокола Даниловского монастыря Гарвардскому университету по цене бронзы. Спустя семьдесят лет миллиардер Вексельберг захотел их вернуть и договорился взамен подарить Гарварду реплики. Поискав, кому поручить их изготовление, остановился на Анисимове.
Жарким летом 2008 года кран снял последние колокола, гарвардцы повесили реплики и начался молебен. После него гости отмечали великое возвращение. Я спросил одного из участников, как вел себя Анисимов. Тот скривился: как на базаре, рассказывал, что он великий литейщик и диссидент, мол, чекисты его прессовали.
Не знаю, что с КГБ, но Анисимов старается выглядеть и разговаривать очень православно. Его бизнес до сих пор держится на том, что зовется personal sales. Это похожие друг на друга, но по-своему талантливые продажи.
Однажды в епархию назначили нового митрополита. На его день ангела в резиденцию повлеклась элита. Казалось, Анисимов должен припасть к руке первым, однако ж никак не являлся.
Подарки следовали, один роскошнее другого. Наконец к владыке приблизился Анисимов, спросил благословения и что-то проговорил. Бомонд повел бровью, так как подарка при «коммерсе» не было. Владыка кивнул, и Анисимов взмахом руки пригласил всех к окну.
Гости припали и увидели, что на площади стоит тягач с блестящим пятитонным колоколом. Гравировка на его боку гласила, что он отлит по благословению митрополита — разумеется, уже нового.
Пока мы шкандыбали через поле в деревню, метель прекратилась. Вечерний свет писал по эмали домики и сады, ивы у Дона. На них с сидящих в снегу колоколов глядели святые.
Анисимов построил родовое гнездо на окраине Воронежа. У него двухэтажный дом. Внизу контора, грамоты, дипломы в рамках и другие регалии. Мы забрались на второй этаж.
Лестница выглядывала из центра комнаты. Окружающее ее пространство было завалено чертежами с профилями колоколов. Листы перемежались грудами фотографий и книгами по литейному и инженерному делу. В углу мерцал экран. Когда Анисимов шевельнул мышью, на нем проступила модель звонницы.
Он не умолкая рассказывал, что хочет лить еще бóльшие колокола. Самый старый из ныне играющих — ростовский «Сысой», 33 тонны. (Царь-колокол — 202 тонны.) Вот такие бы лить. Он метался по комнате и раскапывал редкие чертежи, чтобы показать, как миллиметр изгиба влияет на звук и чем отличаются карильоны от малых колоколов.
Не то чтобы этот человек меня раздражал. Наоборот. Следить за мастером, когда он рассказывает о деле, все равно что слушать херувимский хор.
Анисимов замкнул свои продажи на себя — таков его рынок, если не заниматься personal sales, провалишься. Его клиент — церковный староста, или жертвователь, или сам священник. Все трое — персонажи, знающие счет деньгам, которые водятся в редком городском приходе, а в деревенском вообще отсутствуют. Для провинциального храма месяц считается экономически удачным, если в кружке для пожертвований оказывается 5000 рублей.
