«Если б у меня убогой крылья были, – пишет Анна Монс, – я бы тебе, милостивому государю, сама принесла цедриоль».
Конечно же, в письме Монс все романтичнее (как-никак на крыльях собирается лететь к своему возлюбленному) и по-немецки практичнее (не просто так в полет собирается Анна Монс, а чтобы «цедриоль» дорогому Питеру доставить), но при этом и фальшивее. Несмотря на свою необыкновенную любовь к Петру, Анхен после смерти Лефорта немедленно завела себя еще одного любовника, закрутила роман с поступившим в 1703 году на русскую службу Кенигсеном.
Известно это стало вскоре после взятия Шлиссельбурга.
К несчастью для Анны Монс, 15 апреля 1703 года Кенигсен утонул и в кармане его нашли любовное письмо Анны.
Этой измены своей Анхен Петр I не простил.
С 1704 года Анна Монс находилась под арестом. Пострадала и Матрена Ивановна Балк, которая пособляла сестре в ее романе с Кенигсеном. За эти хлопоты Матрене Ивановне тоже пришлось отсидеть три года в тюрьме. Ну а Анна Монс все-таки вышла замуж.
Как хлопотал посланник Георг Иоганн фон Кейзерлинг за свою будущую супругу и ее семью, видно из его письма, написанного прусскому королю 11 июля 1707 года в Люблине: «Вчера же перед началом попойки, я в разговоре с князем Меншиковым, намекнул, что обыкновенно день веселия бывает днем милости и прощения, и потому нельзя ли будет склонить его царское величество к принятию в военную службу мною привезенного Монса (Виллима, брата Анны. – Н.К.). Князь Меншиков отвечал мне, что сам он не решится говорить об этом его царскому величеству, но советовал воспользоваться удобной минутой и в его присутствии обратиться с просьбой к царю, обещая свое содействие и не сомневаясь в успешном исходе. Я выжидал отъезда польских магнатов, – почти все они присутствовали на пиру.
Когда же я обратился к царю с моей просьбой, царь, лукавым образом предупрежденный князем Меншиковым, ответил сам, что он воспитывал девицу Монс для себя с искренним намерением жениться на ней, но так как она мною прельщена и развращена, то он ни о ней, ни о ее родственниках ничего слышать не хочет.
Я возражал с подобающим смирением, что его царское величество напрасно негодует на девицу Монс и на меня, что если она виновата, то лишь в том, что, по совету самого же князя Меншикова, обратилась к его посредничеству, исходатайствовать у его царского величества всемилостивейшее разрешение на бракосочетание со мною.
Князь Меншиков вдруг неожиданно выразил свое мнение, что девица Монс, действительно, подлая, публичная женщина, с которой он сам развратничал, столько же, сколько и я…»
После этих слов Алексея Даниловича началась перебранка, и кончилась она тем, что Меншиков и Петр, «ибо они, несмотря на то, что Шафиров бросился к ним и именем Бога умолял не оскорблять меня, напали с самыми жестокими словами и вытолкнули меня не только из комнаты, но даже вниз по лестнице, через всю площадь…».
Разумеется, Петру было досадно, что его любовница, ради которой он заточил в монастырь свою законную супругу, предпочла ему вначале Кенигсена, а сейчас желает утешиться с Кейзерлингом, но он ведь сам и поставил себя в один ряд с этими людьми.
Вообще, вся сцена прекрасно иллюстрирует нашу мысль о том, что, скинув с себя тяжелые и неудобные одежды, в которых совершалось царское служение, Петр I превратился в портового забияку, обладающего никем не ограниченной властью.
В другом письме, отправленном 16 июля 1707 года, Кейзерлинг опишет, что конкретно произошло во время «нападения».
«Когда князь Меншиков не переставал обращаться со мною с насмешкой и презрением и даже придвигался ко мне все ближе и ближе, я, зная его всему миру известное коварство и безрассудство, начал опасаться его намерения, по московскому обычаю ударом “под ножку” сбить меня с ног – искусством этим он упражнялся, когда разносил по улицам лепешки на постном масле, и когда впоследствии был конюхом. Я, вытянутой рукой, хотел отстранить его от себя, заявив ему, что скорее лишусь жизни, нежели позволю себя оскорбить, и не считаю доблестным человеком того, кто осмелится меня позорить»…
Подозванным Шафировым офицерам удалось развести Кейзерлинга и Меншикова, но пока Кейзерлинг приводил себя в порядок, Меншиков вытолкал из залы его лакеев и снова подступил к посланнику с вопросом: зачем он хочет с ним ссориться?
«На что я отвечал, что я не начинал ссору и никогда не начну ее, но не позволю никому на свете оскорблять меня. Тогда он сказал, что если я не считаю его благородным человеком, то и он меня таковым не считает, что как я первый позволил себе его толкнуть, то и он может меня толкать, что действительно, он тут же и исполнил, ударив меня кулаком в грудь и желая вывернуть мне руку; но я успел дать ему затрещину и выругать его особливым словом.
Тут мы схватились было за шпаги, но у меня ее отняли в толпе, как легко можно догадаться, по его же наущению.
В-четвертых, вслед за сим его царское величество в ярости подошел ко мне и спросил, что я затеваю и не намерен ли я драться?
Я отвечал, что сам я ничего и драться не могу, потому что у меня отняли шпагу, но что если я не получу желаемого удовлетворения от его царского величества, то готов, во всяком другом месте, драться с князем Меншиковым.
Тогда царь с угрозой, что сам будет драться со мною, обнажил свою шпагу в одно время с князем Меншиковым; в эту минуту те, которые уже держали меня за руки, вытолкнули меня из дверей, и я совершенно один попал в руки мучителям или лейб-гвардейцам князя Меншикова; они меня низвергли с трех больших каменных ступеней, и мало того, проводили толчком через весь двор…
Мой слуга, поджидавший меня во дворе, готов присягнуть, что князь Меншиков сам кричал в окно, чтобы меня вытолкали со двора».
«Умоляю ваше королевское величество… – охваченный ужасом, писал Кейзерлинг, – как о великой милости, уволить меня, чем скорее тем лучше, от должности при таком дворе, где участь почти всех иностранных министров одинаково неприятна и отвратительна».
Прусский король, однако, – не та политическая конъюнктура была! – не внял мольбам своего посланника. Кейзерлинг вынужден был извиниться за пьяную вспыльчивость перед Петром I и Меншиковым, но при этом просил наказать лейб-гвардейцев, которые толкали его.
«Смиренно льщу себя надеждой, что ваше царское величество поступит с тою любовью к справедливости и с тем несравненным великодушием прославленным всем светом, не только вознегодуете на позор, мною перенесенный, но и даруете должное удовлетворение, в виде примерного наказания преступников за оскорбление, сделанное в лице моем, величию всемилостивейшего моего государя и короля».
Лейб-гвардейцев Петру I было не жаль. Ценою их унижения, неприятный эпизод, более напоминающий драку в портовом кабаке, чем прием в резиденции русского царя, завершился.
Видимо, вскоре после этого Анне Монс была предоставлена свобода, и вскоре Георг Иоганн Кейзерлинг обвенчался с нею.
Кейзерлинг умер по дороге в Берлин 11 декабря 1711 года.
