«Любезный, от всего сердца любимый братец! – писала ставшая вдовой Анна своему брату Виллиму. – Нет конца моей печали на этом свете; не знаю чем и утешиться… Привези вещи и деньги покойного мужа, потому что лучше, когда они у меня, чем у чужих людей…»
Как видно, Виллим Монс не слишком-то хлопотал об устройстве дел сестры, поскольку, в следующем письме, она обрушивается на него с упреками.
«Я была до крайности поражена при известии, что ты занял уже до 700 рейхсталлеров. Боже мой! Неужели это значит поступать по-братски? Этак ты меня совсем разоришь! Подумал ли ты, сколько слез я проливаю во вдовьем своем положении и сколько у меня расходов?.. Слезы мешают мне писать. Призываю Бога на помощь, да исправит он тебя, быть может, ты станешь лучше обо мне заботиться».
С этими словами, кажется, и умерла в Москве в Немецкой слободе 15 августа 1714 года «сластолюбивая, – как пишет М.И. Семевский, – развратная эгоистка, расчетливая до скупости, алчная до корысти. Суеверная, необразованная, малограмотная…».
Последние годы она сожительствовала с неким Миллером.
После смерти Виллим Монс судился с ним из-за имущества Анны. По челобитью Виллима сожитель его сестры был взят на допрос в Преображенский приказ и посажен в тюрьму.
Вот на эту развратную, малограмотную, скупую и алчную шлюху и променял Петр I свою жену.
Напрасно плакала Евдокия, напрасно говорила Петру, что Монсиха приворожила его, что это Меншиков да Лефорт против ее семьи мудруют, что околдовали они царя кабацкой дочкой! Напрасно ссылалась на авторитет Церкви: дескать, сказывал Святейший патриарх, что не будет на Руси порядку, покуда произрастают безбожие и гнусные латинские ереси!
Все эти обвинения только отделяли Евдокию от государя, только укрепляли Петра I в решении избавиться от законной жены.
Ведь Петр I потому и привязался к Анне Монс, что в смазливой немке из Немецкой слободы его пленила, по меткому замечанию Н.И. Костомарова, не красота, а иноземщина. Та иноземщина, которая и самого Петра побуждала сшить и надеть на подвластную ему Московскую Русь европейскую одежду…
3
Когда тридцатилетняя царица Евдокия стала старицей Еленой, царевичу Алексею было девять лет. Еще семи лет от роду он научился читать и, конечно же, хорошо понимал, что происходило в семье.
Он жил под присмотром тетки, но никак не проявил недовольства отцом, обрекшим его на такую жизнь. У него хватило сил преодолеть свое горе, он много и достаточно успешно учился.
Обучение Алексея совмещалось не столько с играми, как у отца, а с реальной службой. Одиннадцати лет от роду Алексей ездил с Петром в Архангельск, двенадцати лет был взят в военный поход и в звании солдата бомбардирской роты участвовал 1 мая 1703 года во взятии крепости Ниеншанц.
В четырнадцать лет во все время осады Нарвы царевич Алексей неотлучно находился в войсках. Когда город был взят, Петр сказал сыну речь в присутствии всех генералов:
«Сын мой! Мы благодарим Бога за одержанную над неприятелем победу. Победы от Бога, но мы не должны быть нерадивы и все силы обязаны употреблять, чтобы их приобресть. Для того взял я тебя в поход, чтобы ты видел, что я не боюсь ни труда, ни опасности. Понеже я, как смертный человек, сегодня или завтра могу умереть, то ты должен убедиться, что мало радости получишь, если не будешь следовать моему примеру. Ты должен, при твоих летах, любить всё, что содействует благу и чести твоего Отечества, верных советников и слуг, будут ли они чужие или свои, и не щадить никаких трудов для блага общего… Если ты, как я надеюсь, будешь следовать моему отеческому совету, и примешь правилом жизни страх Божий, справедливость и добродетель, над тобой будет всегда благословение Божие; но если мои советы разнесет ветер и ты не захочешь делать то, чего желаю, я не признаю тебя своим сыном и буду молить Бога, чтобы он наказал тебя в сей жизни и будущей (выделено нами. – Н.К.)».
«Всемилостивейший государь, батюшка! – восторженно отвечал на это Алексей. – Я еще молод и делаю что могу. Но уверяю Ваше Величество, что я, как покорный сын, буду всеми силами стараться подражать вашим деяниям и примеру. Боже сохрани вас на многие годы в постоянном здоровье, чтобы я еще долго мог радоваться столь знаменитым родителем».
19 декабря 1704 года на триумфальном шествии в Москве царевич Алексей у Воскресенских ворот поздравил Петра I с победою и по окончании приветствия стал в ряды Преображенского полка в строевом мундире.
Петр I упрекал потом сына за то, что он так и не полюбил войну.
Упрек, несомненно, справедливый.
Но нелепо относить эту нелюбовь к недостаткам развития царевича. Вот если бы Алексей, с двенадцати лет познакомившийся с реальной, а не игрушечной войной, полюбил ее, тогда бы, конечно, следовало крепко задуматься. Это ведь только Петр I, который продолжал относиться к войне как к детской забаве, любил ее, а для Алексея война была хотя и необходимым, но трудным и неприятным делом.
Когда Алексею было семнадцать лет, он был послан в Смоленск для заготовки провианта и сбора рекрут. И с этим поручением, исполнение которого заняло пять месяцев, судя по его письмам и донесениям, он справился вполне успешно.
В 1709 году царевич привел в Сумы пять собранных им полков. Как пишет Гизен, «царское величество так был тем доволен, что ему публично показал искренние знаки отеческой любви».
Алексею было тогда девятнадцать лет. Исполняя порученные ему дела, он продолжал учебу. К двадцати годам он свободно владел немецким и французским языками, неплохо знал историю, любил читать труды Отцов Церкви. Точные науки давались труднее, но царевич достаточно успешно изучал и математику, и фортификацию…
Мы говорим все это, чтобы показать, что никаких объективных причин для недовольства сыном у Петра I не могло быть. По уровню своего образования и реального опыта Алексей превосходил большинство русских царей в его годы. Сам Петр в этом возрасте еще только развлекался строительством ботика на Плещеевом озере.
Да Петр I, собственно говоря, вполне был доволен сыном. Конечно, он делал ему внушения, поругивал, даже бивал, но все это, учитывая взрывной темперамент государя, не выходило за рамки принятого при дворе стиля обращения.
Настоящий гнев Петра I вызвало только свидание шестнадцатилетнего царевича с матерью. Тогда, в 1706 году, Алексей самовольно навестил мать в Суздальском монастыре. Тетка Наталья Алексеевна немедленно «настучала» царю об этом проступке, и Алексей был призван в Жолкву, в Галиции, и получил нагоняй.
Однако нагоняем тогда и ограничилось дело.
И так и продолжалось дело вплоть до 1711 года…
В этом году состоялось немало знаменательных событий, но три из них чрезвычайно важны для нашего повествования.
6 марта 1711 года. Тайное венчание Петра с Мартой, бывшей любовницей Шереметева и Меншикова, будущей русской императрицей Екатериной Алексеевной. Между прочим, произошло оно на Крестопоклонной седмице Великого поста, когда церковь вообще не должна никого венчать.
