Интрига, задуманная Петром I и его сподвижниками, разыгрывается почти как на театральных подмостках. Петр отклоняет просьбу сына, запретив принять монашеский сан. Отправляясь за границу, он приказывает сыну «подумать»…
Психологически расчет очень точный. Петр знает и о мечтательности сына, и о его привязчивости. И он не ошибается. Уже отрекшийся было от мирской жизни, Алексей начинает мечтать, строить планы.
Преградой на пути в монастырь становится и Евфросиния – женщина, которую он полюбил… Крепостная Н.К. Вяземского, воспитателя царевича Алексея, сумела не на шутку влюбить его в себя. Некоторые исследователи полагают, что Евфросиния была шпионкой Меншикова и «светлейший» подсунул ее царевичу, исполняя давно задуманный план…
Как бы то ни было, но именно Евфросиния отвлекает царевича от спасительных – речь идет не только о нравственном, но и физическом, и политическом, и даже историческом спасении – мыслей о монастыре.
Счастье сына, разумеется, не цель Петра I, а лишь средство достижения задуманного. Едва только разгорается в мечтательном Алексее надежда на счастье – какой безжалостно точный расчет! – курьер вручает ему новое письмо. Алексей немедленно должен ехать за границу или, не мешкая, отправиться в монастырь.
В самой возможности выбора и заключалась ловушка. Возможность бежать от деспота отца, который – Алексей уже наверняка знал это! – и в монастыре не даст ему покоя, прельстила царевича.
Ловушка сработала. Алексей принял решение – бежать. Хитроумный капкан защелкнулся… Дальше – вынуть добычу из капкана – было делом техники.
7
Прибыв в Вену, царевич Алексей явился к вице-канцлеру графу Шенборну и просил того о покровительстве императора. Убежище Алексею было предоставлено. Царевича отправили в тирольский замок Эренберг, и скоро туда прибыли тайный советник П.А. Толстой и гвардии капитан А.И. Румянцев. Алексея Петровича перевели в Неаполь, в замок Сент-Эльмо, но посланцы отца легко нашли его и там. Они уговаривают Алексея Петровича вернуться, обещая отцовское прощение.
Это подтвердил с легкостью и сам Петр I.
«Мой сын! – писал он царевичу Алексею 17 ноября 1717 года. – Письмо твое, в 4-й день октября писанное, я здесь получил, на которое ответствую, что просишь прощения: которое уже вам перед сим, через господ Толстова и Румянцева, письменно и словесно обещано, что и ныне подтверждаю, в чем будь весьма надежен…»
Дата этого письма совпадает с подготовкой к церемонии поставления на место умершего Никиты Зотова нового князя-папы Петра Ивановича Бутурлина, которая проводилась Петром I в Преображенском.
Обряд этот во всех тонкостях был разработан самим Петром.
«Поставляющий глаголет: “Пьянство Бахусово да будет с тобою, затмевающее и дрожающее, и валяющее и безумствующее тя во вся дни жизни твоея”».
Далее в дело вступали жрецы с пением:
«О всепьянейший отче Бахусе, от сожженные Семиллы рожденный, из юпитеровой (неприличное слово) возвращенный! Изжателю виноградного веселия и проведшему оное сквозь огнь и воду, ради вящыя утехи возследователем вашим! Просим убо тебя со всем сим всепьянейшим собором: умножи сугубо и настави сего вселенского князь-цезаря стопы во еже тещи вслед тебе! И не точию тещи сему, но и во власти сущих вести. Такоже да вси последуют стопам твоим! И ты, всеславнейшая Венус, множа умножи от своего (неприличное слово) к сего заднему! Аминь!»
Хотя тексты эти и были опубликованы М.И. Семевским в работе «Петр Великий, как юморист», но, право же, более чем шуточное представление, они напоминают сатанинский обряд.
И поскольку по времени все совмещается с ожиданием в Преображенском царевича Алексея, зловещая тень этого «обряда» ложится и на затеянное Петром «следствие».
8
Еще когда царевича Алексея только привезли в Москву, были произведены аресты среди его друзей. 14, 15, 16 марта в Москве им рвали ноздри, резали языки, сажали на колья…
Не забыли во время сыска и царицу Евдокию.
Обнаружилось, что она вела переписку, и переписка эта и корреспонденты были немедленно взяты в розыск. В петровских застенках применялись такие изощренные пытки, что и мужественные, не раз смотревшие в лицо смерти стрельцы становились болтливыми, словно женщины, и возводили на себя и на своих товарищей любую напраслину. Вот и теперь выяснилось возмутительное злоумышление. Оказывается, бывшая царица скинула монашеское платье и ходила в мирском! Выяснилось, что подвиг ее к этому епископ Досифей, который приезжал в монастырь, и «служил, и поминал ее царицею Евдокиею, и сказывал, что он от святых слышал гласы от образов, что нынешнего года, в котором ей сказывал, будет царицею по-прежнему»…
Епископ Досифей покаялся на пытке, что «сказывал он ей, бывшей царице, что она будет по-прежнему царицею и с сыном будет жить; а гласов о том от образов не слыхал и святые ему не явилися и того не сказывали; а он ей, бывшей царице, сказывал и о том к ней писал, будто он гласы от образов слышал и святые ему явилися и сказывали, что она будет по-прежнему царицею; и то он говорил и писал, утешая ее, для того, что она того желала; и она к нему писывала, и те письма он драл; а таких-де слов, что видал отца ее Федора Лопухина из ада выпущенного до пояса, а в другой ряд до коленей, того он ей не сказывал и денег за вышеписаное пророчество не бирал; а говорил ей для того, чтоб она Бога не отпала, для того, что она ему говаривала многажды, что она Богу молится много: Бог ее не слушает».
К тому же выяснилось, что был случай, когда бывшая царица пила чай вместе с майором Степаном Глебовым, и это переполнило чашу императорского терпения. Майор был казнен, а старицу Елену (приближалось ее пятидесятилетие) 20 марта повезли в Ладожский Успенский монастырь.
20 марта 1718 года послан был сюда капитан Семен Маслов принять царицу. «Приехав в Ладогу, пребывающую в состоящем девичьем монастыре, бывшую царицу у присланного при ней из Москвы от гвардии офицера принять и во всем ея содержании поступать не оплошно, – гласила данная ему инструкция. – Ради караулу при ней и около всего монастыря, употреблять данных шлютельбургского гарнизона капрала, и преображенских солдат, которые оттуда дадутся, а именно двенадцать человек.
3. Потребные ей припасы, без которых пребыть невозможно, без излишества, брать от ладожского ландрата Подчерткова, о чем к нему указ послан.
4. В монастырь не токмо мужеска, ни женска пола, никакого состояния и чина людей, також из монастыря, как ее бывшую царицу, так и прочих пребывающих в том монастыре монахинь и определенных для отправления Божией службы священников отнюдь не впускать.
5. Иметь доброе око, чтобы каким потаенным образом ей царице и сущим в монастыре монахиням, так же и она к монахиням никаких, ни к кому, ни о чем писем отнюдь не имели, чего опасаясь под потерянием живота, смотреть неусыпно и для лучшей в той осторожности велеть днем и ночью вкруг всего монастыря солдатам, скольким человекам возможно, ходить непрестанно, и того, чтобы кто тайне не учинил, смотреть накрепко».
