Петр машинально окунул в чернильницу перо, чтобы подписать легший перед ним указ, но тут же уронил его и вскрикнул от боли.
Это князь Иван, нагнувшись, укусил его за ухо.
– Ты что?! – хватаясь за ухо, закричал император.
– Простите, ваше императорское величество! – улыбаясь, сказал князь Иван. – Я хотел просто показать вам, как больно бывает человеку, когда ему голову рубят.
– Дурак! – сказал император, поднимая перо с забрызганного чернилами указа. – Я тебя так вздую, что небось еще и позавидуешь тем, которым головы отрубают. Много ль украли они?
– Суд недостачу выявил – триста рублей и тысячу бревен…
– Куды им бревен столько? – потирая ухо, спросил император и тут же добавил: – Передай, что я казнь отменяю. Пускай в чине понизят до выслуги и пошлют куда подальше… Чего еще?
– Еще от Лопухина рапорт на ваше высочайшее имя. Жалуется, что флот исчезает вследствие вашего императорского величества удаления от него…
– При мне, што ль, корабли гнить не будут?! Пускай сами за кораблями лучше смотрят. А я, когда нужда потребует употребить корабли, то и пойду в море. А как дедушка, гулять на них – не намерен. Все, что ли?
– Еще от Остермана письмо, ваше императорское величество.
Нахмурившись, император взял послание своего воспитателя и вице-канцлера. Письмо было написано по-немецки, и князь Ванька не мог разобрать его.
Писал Андрей Иванович о своем худом здоровье, горевал, что его императорское величество совсем забросили учебу и как теперь нагонять, ему, больному, неведомо… Еще писал Андрей Иванович, что пришло донесение – в Березове померла от оспы Мария Александровна Меншикова. Бывшая невеста императора.
Нахмурился Петр II, прочитав письмо. О невесте своей он совершенно позабыл за эти годы. Но сейчас припомнилось, как сидели они рядом на концерте во дворце светлейшего князя, смотрели на танцующих карликов и Машка изо всех сил пыталась сохранить серьезность, а потом все-таки не выдержала и засмеялась… И так явственно припомнилась императору смеющаяся княжна, что стало грустно. Сколько ей лет нынче? Восемнадцать?
Не очень старой и померла…
– Барон-то чего пишет, ваше императорское величество? – заметив, как помрачнел государь, спросил Долгоруков. – Опять учебой нудит?
Император не ответил. Засунул письмо Остермана в карман и вышел из шатра к жарко и высоко шумящим посреди сгустившейся тьмы кострам.
Великая охота шла…
Бывали ли такие еще на Руси – неведомо. Пять медведей закололи. Пятнадцать рысей добыли. Пятьсот лисиц затравили. Зайцев – больше четырех тысяч.
Высоко вверх улетали искры. В темноте подмерзшего неба мелко и остро сверкали звезды. Шумно было у костров. Гремела музыка. Говорили здравицы. За здоровье его императорского величества осушали кубки, за удавшуюся охоту.
Невдалеке от императора в преображенском мундире сидела княжна Екатерина Долгорукова. Синие лосины плотно облегали ее красивые ноги, темные кудри рассыпались по эполетам. Тревожно и близко блестели глаза.
В.И. Суриков. Меншиков в Березове. 1883 г.
На этом и завершилась невиданная, грандиозная охота, устроенная для юного императора в тульских лесах осенью 1729 года.
Больше месяца длилась она…
9 ноября длинный караван прибыл в Москву.
Впереди шагали озябшие верблюды… Скрипели колеса телег, заваленных убитыми зайцами… Скакали всадники на дорогих конях, окруженные сворами собак. Более шести сотен борзых и гончих участвовали в охоте…
Молодой государь был хмур и задумчив. Устроившись в Лефортовском дворце, он раздарил всех собак и приказал убрать ружья.
6
Перемены, произошедшие в императоре, бросались в глаза любому. Без всякого принуждения Петр II вернулся к занятиям, сам теперь стремился вникнуть в государственные дела. Часто по ночам проводил совещания с Остерманом и другими членами Верховного тайного совета.
Все видели, что император как-то посерьезнел вдруг, повзрослел…
И никто не знал, что жизни ему остается всего три месяца.
19 ноября торжественно было объявлено, что император вступает в брак с дочерью князя Алексея Григорьевича – семнадцатилетней Екатериной Долгоруковой, а тринадцатого числа состоялось обручение, и Екатерину Алексеевну стали называть ее императорским высочеством…
Где-то между объявлением о помолвке и обручением в далеком Березове «приливом крови» умер светлейший князь Римского и Российского государств, герцог Ижорский, генералиссимус Александр Данилович Меншиков.
Похоронив в голубом льду вечной мерзлоты свою дочь, княжну Марию Александровну, Меншиков решил начать свою жизнь заново.
Выстроил церковь и ежедневно ходил туда молиться, исполняя обязанности дьячка. Жил он последние месяцы в посте и молитвах, беседуя с березовскими стариками о тщете мира сего да о подвигах святых мучеников. Через столетие, когда будет вскрыта могила опального князя, тело его найдут нетленным, и в Березове возникнет местный культ почитания князя…
Но это случится только через столетие.
Императору Петру II так и не суждено будет узнать о смерти человека, возведшего его на престол и столь сурово наказанного им…
7
6 января 1730 года состоялось торжественное водоосвящение на Москвереке. Фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков выстроил в каре войска. Приехал из Лефортовского дворца император и занял полковничье место.
Было холодно. Над крестом иордани клубился морозный пар.
Сидя в седле, император внимательно разглядывал собравшихся.
Весь двор здесь, все иностранные посланники… Всеми цветами радуги пестрели на белом снегу праздничные одеяния.
Кружилась голова… С трудом разглядел император в нарядной толпе свою невесту. Чудо как хороша семнадцатилетняя Катенька Долгорукова! Глаза сияли, щечки раскраснелись от мороза.
Опустил глаза император. Провел рукою в перчатке по гриве жеребца.
Кружилась голова. Жарко было на морозном воздухе.
Когда запели: «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, Троическое явися поклонение: Родителев бо глас свидетельствование Тебе, возлюбленнаго Тя Сына именуя…» – император почувствовал, что все тело покрылось липким потом, и его начало трясти…
С трудом доехал до Лефортова дворца и здесь едва смог спуститься с седла. Его сразу же уложили в постель, и он провалился в беспамятстве.
«Потом – оспа!»– услышал он сквозь полузабытье, и снова встало перед ним лицо смеющейся Маши Меншиковой, лежащей сейчас в голубом льду на берегу студеной северной реки…
