Петр вздохнул. Он вспомнил, что от оспы и умерла Меншикова, а теперь наступил его черед.
Два с половиной года правления Петра II историки оценивают весьма сурово, забывая, что это были годы правления ребенка.
Между совершением важных государственных дел – а в эти годы был заключен Буринский договор с Китаем об установлении границ, разрешено старательство в Сибири, изданы указы о прекращении кабального холопства, отменены магистраты и восстановлена власть воевод на местах, восстановлено гетманство в Малороссии – император Петр II болел детскими болезнями: корью и оспой…
Он и умер, как ребенок, когда, простудившись на водосвятии и уже начав выздоравливать, 17 января 1730 года распахнул окно в своей комнате.
И последними его словами были:
«Запрягайте сани! Хочу ехать к сестре!», словно в последнее мгновение жизни пытался вернуться юный император в так и не прожитое им детство…
8
Добрый обычай завел в своем Отечестве первый русский император – Петр Великий…
В ночь, когда помирает государь, сходятся где-нибудь рядом сановники и до хрипоты, до биения крови в голове артачатся.
Решают – кому теперь сесть на троне. За каждым сановником сила стоит.
За этим – армия, за тем – гвардейские полки, за третьим – семья, за четвертым – роды знатные…
Одни так говорят, другие – иначе, и договориться между собою не могут, потому как, если слабину покажешь и уступишь – пощады не жди. В лучшем случае с властью доведется проститься, в худшем же… В худшем случае можно и с жизнью расстаться, а не только с чинами и богатствами…
И так теперь всякий раз было.
И после смерти Петра I спорили сильно, и когда Екатерина умерла, артачились.
Нынче тоже согласия не предвиделось.
В душном покойчике, рядом со спальней умершего императора, сидели князья Долгоруковы – Алексей Григорьевич да Василий Лукич, канцлер Головкин Гаврила Иванович, князь Дмитрий Михайлович Голицын. Остермана бы еще сюда – заседание Верховного тайного совета в полном составе получится. Но Андрей Иванович в заседание не пошел. От постели умершего не отходил – боялся, каб какого подложного завещания в постель не подсунули.
– Куды мне, иностранцу, русского царя выбирать? – сказал он. – Которого господа верховники выберут, тому и буду служить.
Так ведь и не пошел, хитрец такой. Зато пришел сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгоруков и с ним оба фельдмаршала – Михаил Михайлович Голицын и Василий Владимирович Долгоруков.
Четверо Долгоруковых напротив двоих Голицыных сидели, а председательствовал ими граф Головкин.
Государя всея Руси избирали.
Разговор серьезный шел, степенно мнениями обменивались.
– Катьку нашу надобно императрицей изделать… – говорил Алексей Григорьевич Долгоруков. – Вечно достойныя памяти государь император ей ведь престол отказал, – и, вытащив из кармана подложное завещание императора, утер рукавом заслезившиеся глаза. – Вишь, Божий Промысл-то урядил как. Ежели император – Петр, а коли императрица – Екатерина…
– Полно народ-то смешить! – сказал на это князь Дмитрий Михайлович. – Вся Москва уже знает, что Ванька ваш заместо императора подписи наловчился ставить.
Долгоруковых в заседании том было вдвое больше, чем Голицыных. Если вместе закричать, всех бы заглушили. Но поостереглись кричать. Шумно во дворце было. В такие ночи завсегда много народу к царскому дворцу жмется, но нынче, не в пример прежнему, особенно тревожно было.
На свадьбу императора и княжны Екатерины Долгоруковой со всей России генералы и губернаторы, знатные фамилии и простое шляхетство съехались.
На свадьбу ехали, а попали на похороны.
Как в русской сказке про дурака, перепутали.
И хотя сама судьба такой конфуз устроила, маленько каждый себя дураком ощущал. Шибко уж похоже на сказку получалось. А когда люди в таком настроении находятся, еще сильней их тревожить – боязно. Всякое могут учинить в отчаянности…
Потому и остереглись шуметь Долгоруковы. Только крякнул князь Василий Лукич:
Государственный канцлер Г.И. Головкин. Портрет работы И.Н. Никитина. 1720-е гг.
– Невесть что говоришь, Дмитрий Михайлович! Нешто бы мы пошли на такое?
Ему не ответили. Тихо стало в душноватом покойчике. Шурша, сыпалась пудра с париков. Из глубины дворца неясный шум доносился. То ли молились где-то, то ли бунтовать собирались. Узнать бы сходить, да нельзя. Никак нельзя до окончания выборов из покойчика отлучаться.
– Я вот чего, господа верховники, думаю, – заговорил князь Голицын. – Бог, наказуя Россию за ее безмерные грехи, наипаче же за усвоение чужеземных пороков, отнял у нее государя, на коем покоилась вся ее надежда.
Это верно князь Дмитрий Михайлович сказал. За великие грехи пресечено мужское потомство Петра Великого…
Кивали верховники.
А Голицын неспешно продолжал речь, рассуждая: дескать, дочери вечно достойныя памяти императора Петра Великого от первого брака с Екатериной и думать негоже…
Кто такая императрица Екатерина была по происхождению? Ливонская крестьянка и солдатская шлюха! Ежели б не злодей Меншиков, который сам из подлого сословия происходил, и императрицей бы ей не бывать, и супругой императора тоже!
– Верно! – сказал Василий Владимирович Долгоруков. – Коли уж не Катьку нашу, тогда Евдокию-царицу на трон сажать надо.
– Несурьезно это, фельдмаршал… – покачал головой Голицын. – Я воздаю полную дань достоинствам вдовствующей царицы, но она только вдова государя. А есть у нас и дочери царя Ивана. Мы все знаем Анну Ивановну, герцогиню Курляндскую… Говорят, у нее характер тяжелый, но в Курляндии неудовольствий на нее нет!
И столь неожиданным было предложение Голицына, что как-то растерялись все. Совсем не думано было про Анну Иоанновну…
– Дмитрий Михайлович! – пораженно проговорил фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков. – Твои помыслы исходят от Бога, и родились они в сердце человека, любящего свою Отчизну. Да благословит тебя Бог! Виват нашей императрице Анне Иоанновне!
Тут и Василий Лукич Долгоруков, припомнив, что в прежние времена он в добрых отношениях с Анной Иоанновной находился, спохватился и тоже «виват» закричал.
И Остерман тут как тут оказался, начал ломиться в двери.
– Кого выбрали-то? – спросил.
– Анну Иоанновну…
– Виват! – закричал Андрей Иванович.
– Виват! – крикнули уже все хором. Только князь Дмитрий Михайлович молчал.
