Ничего исключительного в таком обучении Карла-Петра-Ульриха не было, так муштровали тогда всех детей в Германии, и это не мешало им вырастать в полезных для общества людей. Карл-Петр-Ульрих тоже не воспринимал это как насилие над собой. Годы, проведенные в казарме отца, вспоминались им как самые светлые и радостные!
Но это потом, в воспоминаниях, а как было в самом детстве – неизвестно.
Как неизвестно и то, было ли вообще детство у Карла-Петра-Ульриха. Во всяком случае, о его голштинских игрушках не сообщается ничего, словно маленький принц и не играл вообще. А отсутствие детских игр сказалось, конечно, на характере подросшего принца. Профессор П.И. Ковалевский утверждал, что Петр «природы не любил, к животным был безжалостен».
Однако самые тяжелые испытания ждали Карла-Петра-Ульриха впереди.
Император Петр III (с гравюры неизвестного художника XVIII в.)
После смерти отца к нему приставили воспитателя – кавалерийского офицера Брюммера.
Придворные злословили, что он воспитывает принца точно так же, как лошадей на конюшне. На это Брюммер резонно отвечал, что за те ничтожные деньги, которые он получает, принц и не заслуживает лучшего воспитания.
Система воспитания, по Брюммеру, была жестокой, почти садистской.
Учеба давалась Карлу-Петру-Ульриху нелегко, и Брюммер, вместо того чтобы подбодрить воспитанника, изощрялся в изобретении все новых и новых наказаний.
То и дело ребенка оставляли без обеда, а чтобы усилить воздействие наказания, рисовали на его шее осла и, голодного, ставили в дверях столовой, чтобы он мог видеть, как весело обедают его воспитатели.
Карла-Петра-Ульриха заставляли стоять голыми коленями на горохе, колени распухали и сильно болели.
Иногда мальчика привязывали к столу и секли хлыстом…
Удивительно, что эти бессмысленные жестокости совершались над будущим монархом – кроме голштинской короны, одиннадцатилетний мальчик был наследником корон России и Швеции.
Даже когда Карла-Петра-Ульриха официально объявили наследником шведского престола, обращение с ним не переменилось. Правда, теперь хлыстом вколачивали в него уроки шведского языка, но хлыст от этого не делался мягче.
Распорядок дня был еще более ужесточен.
С утра до шести вечера принц должен был сидеть на уроках, с шести до восьми – заниматься танцами, «играть в кадриль» с дочерью госпожи Брокфорд, сумевшей подчинить своему влиянию наставника Брюммера.
Для игр и прогулок в расписании времени не оставалось.
– Зачем вы хотите сделать из меня профессора кадрили? – укладываясь спать, спрашивал Карл-Петр-Ульрих у своего наставника. – Разве императору обязательно танцевать кадриль?
– Как бы я был рад, если б вы поскорее издохли! – чистосердечно отвечал на это Брюммер.
С этим приятным напутствием и засыпал ребенок.
«Система» Брюммера сделала свое дело.
И так-то не очень крепкий от рождения, подрастая, Карл-Петр-Ульрих превращался в маленького уродца.
Портился и характер.
Сестра одиннадцатилетнего герцога – принцесса София-Августа-Фредерика, будущая русская императрица Екатерина II, впервые встретившаяся тогда с Петром, оставила достаточно яркий его портрет.
«Я увидела Петра III в первый раз, когда ему было одиннадцать лет, в Эйтине у его опекуна, принца-епископа Любекского. Через несколько месяцев после кончины герцога Карла-Фридриха, его отца, принц-епископ
[139] собрал у себя в Эйтине в 1739 году всю семью, чтобы ввести в нее своего питомца.
Моя бабушка, мать принца-епископа и моя мать приехали туда из Гамбурга со мною. Мне было тогда десять лет. Тут были еще принц Август и принцесса Анна, брат и сестра принца-опекуна и правителя Голштинии.
Тогда-то я и слышала от этой собравшейся вместе семьи, что молодой герцог наклонен к пьянству и что его приближенные с трудом препятствовали ему напиваться за столом, что он был упрям и вспыльчив, что он не любил окружающих и особенно Брюммера, что, впрочем, он выказывал живость, но был слабого и хилого сложения.
Действительно, цвет лица у него был бледен, и он казался тощим и слабого телосложения. Приближенные хотели выставить этого ребенка взрослым и с этой целью стесняли и держали его в принуждении, которое должно было вселить в нем фальшь, начиная с манеры держаться и кончая характером».
Портрет весьма выразительный, хотя, вглядываясь в него, возникает ощущение, что уже тогда принцесса София-Августа-Фредерика разглядывала в своем одиннадцатилетнем брате будущего супруга, которого предстоит ей свергнуть с престола и убить…
2
После того как «дщерь Петрова» произвела дворцовый переворот, она разгромила шведов
[140] и приказала перевезти в Россию своего четырнадцатилетнего племянника Карла-Петра-Ульриха.
Заботилась императрица прежде всего о себе. Удержаться на русском престоле было более сложным делом, нежели захватить его. А закрепляя престол за петровской ветвью семьи, Елизавета Петровна снимала с себя все обвинения в узурпации власти. Император Иоанн Антонович был правнуком царя Ивана, а Карл-Петр-Ульрих – внуком царя Петра I. Получалось, что прав у него на наследование русского престола больше…
Поэтому, как пишет биограф Елизаветы Петровны, «императрица приняла сына любимой сестры и внука своего великого отца, как родная мать: поместила его в своем дворце, приставила к нему своих лучших учителей, заботилась о нем и ухаживала во время частых болезней. Вскоре Петр был присоединен к православию и объявлен великим князем Петром Федоровичем»…
В России подростку, не блещущему ни умом, ни развитием, практически всему предстояло учиться заново. Надобно было учиться языку матери и деда, которых он не знал. Вместо лютеранского катехизиса предстояло восприять догматы православия. Резок был и переход из «системы Брюмера» к положению великого князя.
Освоиться с подобной переменой затюканному «голштинской педагогией» Петру Федоровичу удалось не сразу.
Для уроков русского языка к Петру Федоровичу приставили Исаака Веселовского, а в православной догматике его наставлял вернувшийся из-за границы знаток древних языков, иеромонах Симон Теодорский…
