Именно в правление Екатерины разрыв народа с сохраненным им православием и высшего общества, ориентированного на масонские ценности, приобрел очертания пропасти, преодолеть которую в дальнейшем не смогли никакие реформы.
Крестьянская война Пугачева – первое следствие этого разрыва.
Правление Петра I зеркально отразилось в правлении Екатерины II.
Эта зеркальность отражения усиливается и соответствием (с зеркальной поправкой наоборот) длительности правлений Петра I и Екатерины I и Петра III и Екатерины II.
Если правление Петра III, как и правление Екатерины I, самое короткое в истории династии Романовых, то правление Екатерины Великой, которая, кажется, менее всех других правителей и правительниц имела права на русский престол, одно из самых долгих.
И это при том, что, пожалуй, никто из наших монархов не сталкивался со столь многочисленными попытками законных наследников и самозванцев оспорить ее право на царство!
Это парадокс, но в нем и скрыты все сильные и слабые стороны екатерининского правления. Вынужденная зорко присматривать за своими возможными конкурентами, Екатерина II вела очень гибкую и осмотрительную, но всегда последовательную и твердую политику, никогда не позволяя личным симпатиям восторжествовать над интересами собственной безопасности и упрочения собственной власти.
Без видимого сожаления расставалась она с дорогими сердцу людьми и идеями, как только они входили в противоречие с ее самодержавным мировоззрением.
8
Правление Екатерины II завершает в русской истории эпоху, которую можно было бы назвать эпохой царствования детей и развратных женщин…
К концу жизни Екатерина II совсем растолстела и превратилась – она была невысокого роста! – в кругленькую немецкую старушку.
Она всех перехитрила и всех одолела. Перехитрила не любившую ее свекровь, императрицу Елизавету Петровну, когда та заподозрила ее в государственной измене…
Перехитрила своего брата императора Петра III, который хотя и был обвенчан с нею, но не желал исполнять супружеские обязанности. Любовник Екатерины Алексей Орлов убил этого незадачливого отказчика.
Правда, мертвый муж явился снова, и, приняв обличье Емельяна Пугачева, потряс всю империю невиданной крестьянской войной, но Екатерина II победила мужа и в этом, пугачевском обличье.
Восстание было утоплено в крови…
«Иных растыкали по кольям, других повесили ребром за крюки, некоторых четвертовали. Остальных… (пишет П.И. Рычков) простили, отрезав им носы и уши».
Самого же Пугачева судили отдельно.
«Пугачева, – пишет А.С. Пушкин, – привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. – Кто ты таков? – спросил он у самозванца. – Емельян Иванов, Пугачев, – отвечал тот. – Как же смел ты, вор, назваться государем? – продолжал Панин. – Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я воренок, а ворон-то еще летает…»
Когда Пугачев сидел на Меновом дворе, пишет А.С. Пушкин, симбирский дворянин, бежавший от него, приехал на него посмотреть и, видя его крепко привинченного на цепи, стал осыпать его укоризнами. Дворянин был очень дурен лицом, к тому же и без носу. Пугачев, на него посмотрев, сказал: «Правда, много перевешал я вашей братии, но такой гнусной образины, признаюсь, не видывал»…
Екатерина II приказала четвертовать «маркиза» Пугачева…
Екатерина II не уступила престол и Павлу, который давно подрос и считал себя сыном убитого Екатериной императора Петра III.
Любопытно, что в 1773 году почти совпали два события, странная близость которых насторожила императрицу Екатерину II.
Тогда, 17 сентября, был обнародован первый манифест Емельяна Пугачева под именем «императора Петра III», а через двенадцать дней, 29 сентября, состоялось бракосочетание великого князя Павла и девятнадцатилетней принцессы Вильгельмины (в крещении Натальи Алексеевны).
И наверняка, обнаружив, что невестка настраивает Павла вступить в борьбу за власть, Екатерина вспомнила слова «маркиза Пугачева» о вороне, который еще летает…
Когда 10 апреля 1776 года великая княгиня Наталья Алексеевна почувствовала приближение родов, императрица села у ее постели и не отходила, пока роженица и ее новорожденная дочь не отдали Богу душу.
«Великий князь, – писала Екатерина московскому главнокомандующему, князю М.Н. Волконскому, – в Фоминое воскресенье по утру, в четвертом часу, пришел ко мне и объявил мне, что великая княгиня мучится с полуночи; но как муки были не сильныя, то мешкали меня будить. Я встала и пошла к ней и нашла ее в порядочном состоянии и пробыла у ней до десяти часов утра, и, видя, что она еще имеет не прямыя муки, пошла одеваться и паки к ней возвратилась в 12 часов… Я и великий князь все пятеры сутки и день и ночь безвыходно у нея были. По кончине, при открытии тела, оказалось, что великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова S, но часть та, коя должна быть выгнута, была вогнута и лежала дитяте на затылке, что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имел до девяти дюймов. К сему еще соединялись другие обстоятельствы, коих, чаю, примера нету. Одним словом, стечение таковое не позволяло ни матери, ни дитяте оставаться в живых. Скорбь моя была велика, но, предавшись в волю Божию, теперь надо помышлять о награде потери».
Вот эти-то подробности тазобедренного и позвоночного устройства великой княгини Наталии Алексеевны, которые зачем-то – зачем? – сообщает Екатерина московскому главнокомандующему, и наводят нас, помимо прямой заинтересованности императрицы в устранении невестки, на мысль, что императрица чем-то помогла Наталье Алексеевне умереть.
«Вы не можете себе представить, что она должна была выстрадать и мы с нею, – писала императрица Гримму. – Душа моя растерзана; я не имела ни минуты покоя во все эти пять дней и ни днем, ни ночью не покидала принцессу, пока она не закрыла глаз. Она говорила мне: “Какая вы прекрасная сиделка!”. Представьте себе мое положение: утешать одного, укреплять другую и, изнемогая телом и душою, быть вынужденною ободрять, решать и соображать все, что не должно быть забыто. Признаюсь вам, в жизнь мою я не была в положении более трудном, более ужасном, более тягостном: я забывала пить, есть, спать: силы мои поддерживались сама не знаю как. Я начинаю думать, что если после этого события моя нервная система не разстроится, то она несокрушима… Мы едва живы. Были мгновения, когда мне казалось, что внутренности мои раздираются при виде стольких страданий и что при каждом крике я сама чувствую боли. В пятницу я точно окаменела и даже до сих пор еще не сознаю себя. Часы слабости сменяются у меня часами силы: это происходит от перемежающейся лихорадки, которая, однако, более в духовном настроении, чем в физическом. Кто сам не испытал и не видал этого, не может составить себе понятия об этом. Вообразите, что я, будучи плаксива от природы, была свидетельницею кончины, не проронив ни слезинки. Я говорила себе: если ты заплачешь, другие будут рыдать, если ты разрыдаешься, другие дойдут до обморока, и все потеряют голову и разсудок, и все это будет непростительно».
