8
Мы не знаем, какие картины детства вспоминал Николай I, какие сны видел в ту ночь.
14 декабря 1825 года император встал около шести часов.
«Молитесь Богу за меня, дорогая и добрая Мария! – написал он в то раннее утро своей сестре, герцогине Саксен-Веймарской. – Пожалейте несчастного брата – жертву воли Божией и двух своих братьев! Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том провидение, и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали. Константин, мой государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли… Наш ангел должен быть доволен – воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня»…
Николай запечатывал письмо, когда вошел Александр Христофорович Бенкендорф.
– Сегодня вечером, быть может, нас обоих не будет более на свете… – сказал ему Николай I. – Но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг.
Около семи часов явился командующий Гвардейским корпусом генерал А.Л. Воинов. Николай вышел в залу, где собрались гвардейские генералы и полковые командиры. Он зачитал завещание Александра I и отречение Константина.
Затем А.Л. Воинов вручил господам командирам циркуляр: «Его императорское величество высочайше повелеть изволил г.г. генералам и полковым командирам по учинении присяги на верность и подданство его величеству отправиться первым в старейшие полки своих дивизий и бригад, вторым – к своим полкам. По принесении знамен и штандартов и по отдании им чести сделать вторично на караул, и старейшему притом или кто из старших внятно читает, прочесть вслух письмо его императорского высочества государя цесаревича великого князя Константина Павловича к его императорскому величеству Николаю Павловичу и манифест его императорского величества (которые присланы будут); после чего взять на плечо, сделать на молитву и привести полки к присяге, тогда, сделав вторично на караул, опустить знамена и штандарты, а полки распустить».
К восьми часам закончилось принесение присяги в Сенате и Синоде.
В восемь часов тридцать минут присягнула Конная гвардия.
К девяти часам присягнул 1-й Преображенский батальон, размещенный рядом с дворцом.
Первый сбой произошел в казармах Московского полка.
Там Михаилу Бестужеву вместе с его братом Александром, выдававшим себя за адъютанта императора Константина, удалось одурачить солдат.
– Ребята, все обман! – говорили они солдатам. – Нас заставляют присягать насильно! Государь Константин Павлович не отказался от престола, его задержали на дороге!
Кажется, никогда еще дворянская подлость по отношению к простому русскому народу не приобретала столь яркого и полного воплощения, как утром 14 (26) декабря 1825 года.
Братья Бестужевы, а с ними был и князь Дмитрий Щепкин-Ростовский, чтобы вывести на Сенатскую площадь солдат Московского полка, пошли на откровенный подлог!
Семьсот московцев с заряженными ружьями двинулись к Сенату и выстроились здесь в каре, возле памятника Петру I, чтобы защитить закованного в цепи государя Константина, которому они присягали.
Подобно картежным шулерам, подменяющим карты, братья Бестужевы подменили стремление простых русских солдат остаться верными присяге и своему государю бунтом против законного государя.
Самое поразительное, что ни тогда, ни после подавления восстания эти герои не задумывались о подлости совершенного тогда обмана. Не задумываются об этом апологеты декабризма и сейчас.
Любопытно сопоставить поведение самого Михаила Бестужева во время обмана и погубления солдат Московского полка с его же воспоминаниями о пребывании в Алексеевском равелине.
– Кто подле меня сидит? – спросил Бестужев у прислуживающего ему низенького солдатика «с выражением на лице неизъяснимой доброты».
– Бестужев, – ответил солдатик.
– А подле него и далее?
– Одоевский и Рылеев.
– Не можешь ли ты отнести записки к брату?
– Пожалуй можно. Но за это нашего брата гоняют сквозь строй…
«Я содрогнулся преступной мысли… Что за бесценный русский народ!.. Я готов был упасть на колени перед таким нравственным величием одного из ничтожных существ русского доброго элемента, даже не развращенного тюремным воспитанием… Как высоко стоял… этот необразованный солдатик, который в простой фразе “пожалуй можно” совместил всё учение Христа. Я не решился воспользоваться добротою, бескорыстною в полном смысле, потому что я ничем не мог заплатить ему за услугу, когда он рисковал, может быть, жизнью. Когда привезли поляков, они его не пощадили… Пойманный, он был жестоко наказан и умер в госпитале»
[184].
Разумеется, можно иронизировать над этим восхищением «нравственным величием одного из ничтожных существ русского доброго элемента» человека, который всего несколько дней назад, спекулируя на верности солдат принесенной ими присяге, поднимал роты Московского полка на восстание, прекрасно зная, какой ценой придется солдатам заплатить за это.
И можно тут вспомнить и поручика Сергея Никифоровича Марина, который скомандовал «Смирно!» гренадерам из императорского караула и продержал их под ружьем неподвижными, пока заговорщики убивали императора Павла.
И все же ирония едва ли оправдана.
Да, декабристы, поднимая солдат на восстание, бессовестно обманывали их.
Да, все они принадлежали к сословию рабовладельцев и, хотя и возлюбили свободу, другого языка, кроме кнута и лжи, для разговора с «ничтожными существами русского доброго элемента» не знали.
Но после восстания, когда началось следствие, благодаря воистину спасительным беседам с императором Николаем Павловичем, очень многие декабристы начали понимать, на край какой пропасти поставили они 14 (26) декабря 1825 года страну и самих себя.
Прозрение было мучительно трудным, но – воспоминания Михаила Бестужева свидетельство этому! – оно происходило…
Впрочем, об этом разговор еще впереди, а пока вернемся на Сенатскую площадь, где московцы с заряженными ружьями выстроились в каре возле памятника Петру I.
9
Если до сих пор такие генералы, как М.А. Милорадович и К.И. Бистрем, действовали практически заодно с бунтовщиками, то после избиения генералов в Московском полку они испугались. По свойственной им авантюристической жилке генералы собирались поиграть в любимую гвардейскую игру под названием «дворцовый переворот», а вместо этого начиналась революция!
В одиннадцать часов уцелевший при избиении генералов в Московском полку начальник штаба Гвардейского корпуса генерал-майор А.И. Нейдгардт доложил Николаю I, что «Московский полк в полном восстании».
Николай I немедленно приказал генералу Апраксину выводить на Сенатскую площадь кавалергардов, а сам повел навстречу мятежникам батальон верных присяге преображенцев.
