13 сентября армия союзников под командованием генералов Ф.Дж. Раглана и Ф. Канробер (67 тысяч) подошли к Севастополю, в котором находился семитысячный гарнизон и 24 тысячи человек флотских экипажей. Началась 349-дневная Севастопольская оборона, которую возглавили вице-адмиралы В.А. Корнилов и П.С. Нахимов.
В январе 1855 года в войну на стороне союзников вступила и Сардиния. В Западном Крыму были сосредоточены сухопутные корпуса Турции и Сардинии – около 45 тысяч человек.
Повторим, что положение России усугублялось из-за недоброжелательного поведения Австрии и Пруссии. Невозможно было высвободить развернутые на западной границе войска и перебросить в Крым, а сил русской армии Меншикова, что стояла возле Севастополя, явно недоставало для противодействия союзникам…
Севастополь тем не менее союзникам взять не удалось, и только в конце августа 1855 года, когда был захвачен Малахов курган, русские войска оставили город.
Спору нет…
Военные действия в Крыму тяжело протекали для нашей армии. Соотношение сил на протяжении всей кампании было не в нашу пользу.
Но никакой катастрофы не происходило. Сражение примерно шло на равных.
349 дней обороны Севастополя обошлись нам в 128 тысяч человек. Союзники потеряли 70 тысяч человек, не считая больных – смертность у союзников была намного выше, чем в русской армии.
Получается, что боевые потери были сравнимыми, а общие – примерно равными.
Взятие Севастополя было крупным успехом союзников, но катастрофой для России не стало.
Россия готова была продолжать войну. Интересно отметить тут, что одновременно с потерей Севастополя генералом Н.Н. Муравьевым была взята турецкая крепость Карс, в стратегическом отношении имевшая гораздо более важное значение, чем Севастополь.
Таковы были основные события этой войны.
Повторим, что еще никогда России не приходилось воевать против коалиции могущественнейших стран того времени – Франции и Англии, прикрываясь одновременно от возможного удара со стороны Пруссии и Австрии.
И каковы же были успехи союзников? После годовой осады ценою многотысячных потерь взяли Севастополь, который им пришлось потом обменивать на Карс?
Очевидно, что успех союзников в Севастополе (если его и можно назвать успехом) весьма скромен и временен. Его обусловливало только удаление Крыма от Центральной России. Такое положение могло существовать некоторое время, но как только Россия подтянула бы туда армейские базы, союзникам неизбежно пришлось бы покинуть российские территории.
Но в этом и заключается принципиальное отличие крымской кампании от других войн… Союзники вели эту кампанию не столько для захвата русских территорий, не столько для разгрома ее армии, что было им не по силам, а в чисто пропагандистских целях, чтобы показать самим себе, что, объединившись, можно противостоять Российской империи.
Поэтому и выбирались не центральные направления, по которым в случае настоящей войны следовало бы наносить удары, а самые удаленные окраины (Петропавловск-на-Камчатке, Крым, Соловки), куда России перебросить свои силы было непросто и где можно было некоторое время изображать видимость победы.
И в этой пропагандистской войне Россия действительно потерпела серьезнейшее поражение.
В самом деле, почему так остро и болезненно была воспринята в России временная потеря Севастополя? Вообще-то России доводилось, еще на памяти живущих в 1854 году, терять и Смоленск, и Москву, а эти потери были пострашнее…
Да, Крымская война обнажила многочисленные слабые места в военном устройстве и особенно в вооружении армии и флота. Но так было всегда в любую войну и в любой стране.
Да, были неудачи. Но ведь были и Синопское сражение, и поражение турок в Закавказье, и Петропавловская оборона, и Карс…
Ну а главное – впервые Россия сражалась против объединившейся с Турцией Западной Европы, и сражалась на равных…
Уже одно это должно было служить доказательством мощи Российской империи, уже одно это способно было внушить любому россиянину гордость за свою страну.
События 1853–1854 годов следовало бы называть победой России, но – увы! – победу эту с самого начала было решено представить поражением.
Разумеется, одни только западные пропагандисты никогда не сумели бы добиться столь ошеломительного эффекта, если бы им не пришли на помощь русские рабовладельцы-космополиты.
Они не могли помочь союзникам выиграть войну у России, но они делали все, чтобы представить эту войну позорным поражением нашей страны!
Сколько соловьев крепостничества заливались трелями: дескать, поместное дворянство, несмотря на свой космополитизм, является верной и единственной опорой государству и престолу?
Николай I всегда различал фальшь в этих гимнах рабовладению, но все же такой подлости и такого предательства, какое проявилось во время крымской кампании, он от дворянства не ожидал…
Когда русские солдаты и матросы творили чудеса героизма, обороняя Севастополь
[192], когда лучшие русские люди – назовем здесь инженера П.П. Мельникова, который, как мы рассказывали, в спешном порядке военного времени развернул изыскательские работы по постройке новой железной дороги Москва – Харьков – Феодосия с веткой на Севастополь и линиями на Донбасс и Ростов-на-Дону, пронивелировав 4000 километров трассы, – отдавали все свои силы и способности, чтобы выстоять в войне против всей Европы и Турции в придачу, «передовая» дворянская общественность ликовала по поводу неудач русской армии.
«Российская империя – это колосс на глиняных ногах!» – задыхаясь от радости, возопили тогда в лондонских и парижских кафе «передовые» русские рабовладельцы.
И наверное, это и было самым страшным для императора Николая I…
Но и это предательство дворян-крепостников не поколебало его решимости победить в этой войне.
У Николая I и мысли не возникало о прекращении ее.
Он прекрасно понимал, что хотя Россия и несла более тяжелые, чем союзники, потери, но время работало на нее и, преодолевая бюрократизм, России все-таки легче было нарастить преимущество, нежели Англии и Франции! И тут он, в этом нет никаких сомнений, был совершенно прав. Так бы и случилось, если бы император Николай I остался жив.
Его надо было убить, пока столь удачно выигрываемая в кофейнях война не стала для союзников подлинной катастрофой.
8
Первые симптомы болезни проявились 4 февраля 1855 года. Резко повысилась температура, появились насморк и кашель.
Надо сказать, что Николай I был физически очень крепким человек, привыкшим вести солдатский образ жизни. Он регулярно вставал на заре и проводил за работой восемнадцать часов в сутки. Болеть он не умел. Поэтому 9 февраля, решив, что он уже вполне отлежался, Николай отправился на смотр маршевых батальонов. На двадцатитрехградусном морозе поехал в Манеж в открытых санях.
