«…В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственною думою признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя Верховную власть.
Не желая расставаться с любимым Сыном Нашим, Мы даем Наследие Наше брату Нашему великому Князю Михаилу Александровичу, благословляя его на вступление на Престол Государства Российского.
Заповедаем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу горячо любимой Родине».
Ночью 3 марта царский поезд наконец-то выбрался из тупика, куда загнали его по приказу генерала Рузского.
Николай II прошел в кабинет и, усевшись за письменный стол, раскрыл свой дневник.
Поезд уже набрал скорость, и вагон чуть пошатывало.
В этом пошатывающемся вагоне и описал последний русский император события последнего дня царствования своего и всей династии Романовых…
«2 марта 1917 г. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 21/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста.
Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.
Кругом измена и трусость и обман!»
Удивительно точно перекликаются эти слова с молитвой святого праведного Иоанна Кронштадтского, составленной Всероссийским батюшкой вскоре после совершенного на него покушения:
«Господи, спаси народ Русский, Церковь Православную, в России погибающую: всюду разврат, всюду неверие, богохульство, безначалие! Господи, спаси Самодержца и умудри его! Господи, все в Твоих руках, Ты – Вседержитель»…
Вот и в дневнике Николая II возникает это возносимое к Богу моление, но захлебывается в тяжком воздухе всеобщего предательства и измены, ибо моление это государю можно вознести только тем мученическим подвигом, который еще предстоит совершить ему.
Странное ощущение испытывает человек, взявшийся за чтение дневника последнего императора и обнаруживший, что в основном здесь – записи о внутрисемейных событиях, а о делах государственных говорится вскользь, сухо, только записываются для памяти лишь имена наиболее важных собеседников…
И лишь постепенно, иногда многие годы спустя, понимаешь, что государь и не мог вести свой дневник иначе. Ведь Николай II управлял страной не по собственному своеволию, а по Закону, так как было необходимо, так как и должен управлять настоящий государь!
Он и в дневнике своем являет нам пример величайшего самообладания и собранности. При всем старании не обнаружить тут никакой рефлексии, ничего суетного, ничего не достойного высокого царского служения.
Он таким и был.
И даже во время отречения он оставался великим государем великой державы и вел себя, как и должен вести государь. Кругом обнаружились измена и трусость и обман, но этим и ограничивалось возмущение, больше никакой рефлексии, почти никаких эмоций…
Путь царского поезда лежал через Двинск назад в Могилев.
Наступало 3 марта 1917 года.
В этот день – «вплоть до Всероссийского учредительного собрания» – отрекся от престола великий князь Михаил Романов.
«Миша отрекся, – записал в дневнике Николай II. – Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»
Это, кажется, самое сильное выражение в дневнике императора.
Завершалось по глупости и своеволию великосветского общества правление династии Романовых в России, и впервые преданный государь не сумел справиться с эмоциями…
Николай Романов – так теперь звали бывшего государя! – не знал, что в этот день, 2 марта 1917 года, явилась в селе Коломенском под Москвой икона Божией Матери «Державная».
Икону эту – Царица Небесная была изображена на ней как Царица земная – увидела во сне крестьянка Евдокия Андрианова. Она разыскала церковь, в которой никогда не бывала раньше, и рассказала настоятелю отцу Николаю о своем сне. Так и была обретена эта икона. Ее нашли в подвале церкви, и была она совершенно черной, но когда икону внесли в церковь и промыли от многолетней пыли, все увидели Царицу Небесную, в Царской короне, Богоматерь держала в руках скипетр и державу, а Богомладенец благословлял народ…
Говорят, что в истории нет сослагательного наклонения…
Это, разумеется, верно, но верно только в узком смысле.
Если же историю рассматривать не только как цепь поступков и деяний, порождаемых своеволием и гордыней отдельных личностей, но попытаться прозреть духовный смысл ее, то окажется, что вся история – это история вразумления народов, не желающих слышать и видеть то, что открывает им Господь; что это история неизбежного возвращения народов к тем ситуациям и проблемам, от решения которых эти народы малодушно уклонились.
И не важно, сколько прошло лет или столетий.
Завершая династию, основатели которой непосредственно участвовали в раздувании Смуты, династии, многим обязанной самозванцам, Николай II пошел по пути страстотерпца Бориса, который, командуя дружиной своего отца, равноапостольного князя Владимира, несмотря на очевидное превосходство в силе, отказался от войны за великокняжеский престол с братом Святополком, пожертвовал собою ради предотвращения разорительной для страны междоусобной войны.
Предательству аристократии, военачальников, министров и интеллигенции Николай II мог противопоставить только народ, призвав его защитить своего самодержца. Но даже если бы и услышан был его призыв? Чем, кроме моря крови, могла обернуться эта война?
Конечно, как справедливо отмечал Иван Александрович Ильин, Николай II, стремясь избежать гражданской войны, согласился на отречение, и в результате народ вел гражданскую войну без государя и не за государя…
Понимал ли это последний русский император?
Как свидетельствуют записи в его дневнике и свидетельства близких, понимал.
Но ведь понимал он и то, что, хотя жертва страстотерпцев Бориса и Глеба не предотвратила междоусобной войны на Руси, эта жертва предотвратила нечто большее, чем война, – Божий Гнев!
