После того как Октябрьский передал точные и своевременные «разведданные», его авторитет в штабе фронта сильно укрепился, а за оккупацию Добруджи вице-адмиралу и вовсе оказали респект.
Поэтому предложение Филиппа использовать «флотские» и «фронтовые» ВВС не просто сообща, а концентрировать силу авиаударов, применяя сотни самолетов для достижения господства в воздухе, было поддержано.
И скоро дало плоды.
Массированные бомбардировки и обстрелы немецких танковых колонн на марше, цистерн с топливом, мотопехоты создавали хаос, перед которым хваленый орднунг пасовал.
4-й воздушный флот люфтваффе был в основном задействован на главном направлении, и ВВС РККФ и РККА имели дело с румынскими самолетами, плохонькими, но в количестве пяти сотен.
Впрочем, это число постоянно уменьшалось – бомбардировщики «Лось» и «Потез», истребители «ИАР» и «Хейнкель-112» целыми эскадрильями перебрасывались в Добруджу.
Немцы ворчали, но относились к этому с пониманием – захват русскими Добруджи открывал для Красной армии дорогу к нефтепромыслам Плоешти, что было крайне опасно.
А транспорты работали как часы, мотались челноками, перебрасывая к Констанце и Мангалии все новые батальоны, танки, орудия.
28 июля «Красный Аджаристан» и «Красная Грузия» выгрузили два дивизиона новеньких «катюш», а это уже было не просто подкрепление – в Москве высоко оценили смелую инициативу Октябрьского, потому и выделяли полусекретное оружие.
У кого-то из штабистов даже родилось романтическое сравнение Добруджи с Мальстремом, мифическим водоворотом, в чьей грохочущей воронке бесследно исчезают корабли.
Румынские бомбардировщики и танки, батальоны и эскадроны форсировали Дунай и бросались в атаку на «оккупантов», артиллерийские батареи с левого берега великой реки вели обстрел укреплений на правом, советском берегу, авианалеты повторялись регулярно. И все эти силы, брошенные против «проклятых большевиков», таяли, пропадали, обращались в тлен и прах.
Самолеты гробились, сотни и сотни трупов в румынской военной форме уносило течением, а однажды на высокий берег на крутой вышли «катюши», и завели свою песню, ужасающим воем и ревом покрыв дунайские воды. Тогда целая румынская дивизия в панике разбежалась, бросая винтовки, но реактивные снаряды были быстрее, и от них не находилось спасения.
Залп «катюш» накрыл артиллерийские позиции румынских войск, и это переполнило чашу терпения немецкого командования – было решено направить в Добруджу «доблестные войска вермахта». Что и требовалось доказать.
Свой штаб Октябрьский разместил в Констанце, в том же здании, где ранее бродили чины Королевского ВМФ.
Ныне тут бегали моряки-черноморцы.
Может, Филипп и ошибался, но ему казалось, что поведение соратников менялось. Все-таки многое зависит от командующего.
Если комфлота не ведет себя малодушно, то и его подчиненные не проявят трусости. Хотя бы для того, чтобы не выделяться.
Ведь многие в штабах всех уровней являются чиновниками, пускай и в военной форме. А для чиновника равнение на вышестоящего – основа службы. Он будет дико бояться, но виду не покажет, просто для того чтобы не вызвать начальственного осуждения.
А за последний месяц многие осмелели, оживились – большой разворот дел на флоте поневоле затягивал.
Да еще и Москва дала добро! Чего же лучше?
Октябрьский подошел к окну и выглянул на улицу. Люднее сделалось – местные подрожали, подрожали, прячась по окрестным селам, да и возвращаться стали.
Военные патрули за порядком следили строго, ворьё всякое да мародеров сразу к стенке ставили. Так что грабежей с погромами новая власть не допускала, и жители Констанцы поражались, заставая свой скарб не тронутым.
Потихоньку все оживало – торговлишка раскрутилась, докеры на смену вышли, а работенки им привалило, одни только «суда-утопленники» чего стоили.
Флотские интенданты блюли неподкупность, с румынскими поставщиками торговались, но расплачивались честно.
Октябрьский подошел к большой карте, висевшей на стене.
Все названия были на румынском, но понять, что где, было можно. Линия обороны, выведенная красным, тянулась вдоль Дуная.
Если немцы припрутся, то с севера их ждать не стоит – там плавни, болота, путаница островков и проток. Ну, разве что в этом месте, где разливается озеро Ялпуг.
А вот в районе Мэчина местность сухая и гористая. Скорее всего, немецкие танки стоит ожидать со стороны Галаца или Брэилы. Или от Фетешти, что напротив Чернаводэ, куда подходит железная дорога. А то и с обоих направлений сразу.
Тоже вариант…
Филипп усмехнулся. Злая радость переполняла его – он вынудил-таки фашистов дергаться, нарушил их триумфальное шествие! Пускай только на Южном, третьестепенном фронте, и все же…
Здесь война пошла совсем не так, как «в тот раз». Тогда случались вялые бомбардировки Констанцы, а Южный фронт бился сам по себе, не слишком надеясь на Черноморский флот.
Ныне положение изменилось, а с Тюленевым он даже подружился – каждый божий день на связи, чувство локтя ощущается грубо и зримо.
В дверь заглянул Намгаладзе.
– А, вот ты-то мне и нужен. Зайди. Дмитрий Багратович, как там дела с разведчиками-диверсантами?
– Группы создаются, товарищ командующий, – бодро ответил начальник разведки. – Несколько групп уже работают.
– А у тебя в группах этих молдаване есть? Румынский язык – тот же молдавский.
– Найдем!
– Найди. Мне нужны свои люди в Галаце, Брэиле и Фетешти. Пусть отслеживают движение составов.
– Полагаете, немцы воспользуются железной дорогой?
– Полагаю. Немцы еще не пуганые. И вот что – на путях между Галацем и Брэилой надо заложить взрывчатку. Место пусть выберут подходящее, такое, чтобы состав с танками ушел под откос.
– Сделаем, товарищ командующий!
– Действуй.
2. Добруджа, магистраль южнее Галаца. 21 июля 1941 года
…Группа у Боцмана подобралась что надо. Серега Рудак в погранцах служил, дело свое знает туго. Маня Лысых хоть и девка, а силу имеет – Серый в первый же день к ней подкатил, так она с правой так влепила, что погранец в кувырок ушел.
Зато после как шелковый стал, сплошная уважуха к дамам проявилась, и откуда только что взялось…
А Тося Данилин хоть и щуплый парниша, но стержень в нем чувствуется. Такого не сломишь.
Манька – радистка, причем рацию свою сама же и таскает, а Тоська – взрывник. Обычно он робок, смущается при девушках, держится в тени, но дай ему мину или бомбу не разорвавшуюся, мигом концентрируется, и хоть статую «Хладнокровие» лепи с него.
Боцман выглянул из-за кустов. Прямо впереди вырисовывалась высокая насыпь, по которой проходили рельсовые пути. Обрыв был не слишком крут, но, если вагоны пойдут вниз, раза два точно на крышах окажутся.
