– Маня, что делаешь?
– Сидю, – пробурчала радистка. – И бдю.
Волосы у нее на голове были растрепаны, их кое-как обжимали наушники.
– Возвращаются…
Боцман пригляделся. Солнце садилось, и в тени откоса мало что можно было заметить. Но вроде шевельнулись два пятнышка…
Вскоре на пригорок, заросший кустарником, взобрались Антон с Сергеем.
Антон распускал за собой провод.
– Заложили?
– Заложили, – кивнул Рудак. – Столько тротилу ушло – жуть! Чтобы рельсу порвать, одной шашки хватит, грамм на четыреста…
– Лучше с избытком, – сказал Тося. – Так красивше…
Маня фыркнула и тут же схватилась за наушники.
– Молдаванин на связи! – быстро проговорила она. – Тихо чтоб!
Все смолкли, а радистка, освободив уши, сказала:
– Вышел эшелон! Тридцать платформ, танки «Т-III».
– Ага! – расплылся в улыбке Боцман. – Ждем.
Ждать пришлось почти час. Потом далеко на севере показался паровозный дым – по косой он уходил в чистое, блёкло-голубое небо, словно вылинявшее на жарком солнце.
– Едут!
Боцман кивнул. Особой ненависти к немцам у него не было. Домовитый и хозяйственный мужик, он не зря звался Боцманом. Ему и в самом деле приходилось занимать эту должность на крейсере Балтфлота. Перевели на ЧФ, а тут как раз и война, и кавторанг с ходу: «В диверсанты пойдешь?»
А чего ж не пойти? Боцман на гитлеровцев обиды не держал, для него все было просто: сидите за границей и не рыпайтесь! Полезли на нашу сторону? Ну, сами виноваты. Получите и распишитесь!
Далекий гудок донесся, словно в мирное время. «Поезд «Москва – Владивосток» прибывает на первый путь…»
– Готовы?
Тося замедленно кивнул, пристально глядя на приближавшийся состав. Пальцы его нежно гладили рукоятку взрывной машинки.
Пыхтя паром, лязгая сцепками, поезд накатывал и накатывал.
Уже можно было различить отдельные платформы с укрытыми брезентом танками, цистерны с горючим, товарные вагоны с боеприпасами и даже парочку пассажирских – для личного состава.
Боцман прислушался.
Едва слышная, донеслась трель губной гармошки.
На войну, как на праздник…
Состав покатил по насыпи. Тося бешено закрутил ручку генератора и резко повернул включатель. Ахнул взрыв.
Сначала блеснуло пламя, вспухая огненным горбом, подкидывая сразу пару вагонов, складывая их «домиком», и ударил резкий грохот.
Паровоз остался на путях, а вот «пульман», прицепленный сразу за тендером, медленно накренился, упал и покатился вниз. Две сложившиеся платформы, вставшие почти вертикально, опрокинулись вместе с танками, а остальной состав, разогнанный километров до пятидесяти в час, наезжал и наезжал, сходил с рельсов и сходил, валился и валился под откос.
Цистерна прокатилась по обрыву, столкнулась с танком, лежавшим вверх гусеницами, и лопнула. Потоки бензина хлынули во все стороны. Следующая ли платформа высекла искры или еще что, но горючее вспыхнуло с коротким гулом, добираясь до того места, куда летел, переворачиваясь, вагон со снарядами.
От удара вагон рассыпался, тяжелые ящики вынесли крышу, и какие-то боеприпасы сдетонировали. Жидкому пламени, окатившему ящики, уже нечего было поджигать – ему навстречу рвался огонь разящий.
Разрывы снарядов сливались во вздрагивавший грохот, осколки веером разлетались вокруг, скашивая высокую траву и кустарник.
Разведывательно-диверсионная группа разом уткнулась, вжалась в землю.
– Уходим! – крикнул Боцман, и все стали отползать, покидая пригорок.
Ревело пламя, пожирая деревянный подвижной состав, бабахали снаряды, а вот человеческих голосов слышно не было – в буйстве огня и раскаленной стали не было места немощной плоти.
«А мы вас не звали!» – усмехнулся Боцман.
– Сигнал послала? – спросил он вслух.
– Угу, – кивнула Маня. – Они уже должны были вылететь.
РДГ успела отойти на пару километров, когда в восточной части неба проявились несколько точек – это шли бомберы «ДБ-3Ф».
Истребители прикрытия кружились в небе, пока бомбардировщики заходили на цель.
Платформы, танки, разбитые вагоны – все это сгрудилось в низине между насыпью и цепочкой невысоких холмов, горело и дымилось.
ФАБ-250 добавили огня и гари.
Сбросить танки с путей – этого мало. Бравые ремонтники живо починят бронетехнику, и та снова поползет на советские окопы.
Следовало так «изнахратить» танки, по выражению командующего ВВС флота, чтобы они годились разве что на переплавку. Вот бомбы и падали, добивая то, что не было добито.
С высоты были видны бегущие человечки, похожие на хлопотливых мурашей. Пара бомб, угодившая неподалеку, буквально сдула их.
«А мы вас не звали!»
3. Добруджа, Чернаводэ. 21 июля 1941 года
…Зенитный дивизион пятибатарейного состава расположился в пяти километрах к северу от Чернаводского моста. Старшего лейтенанта Гошу Томина назначили командовать пятой батареей, «крайней», как ее называли.
Это было его первое назначение после училища, и Томин очень гордился, что попал в Добруджу – это было так интересно.
Заграница!
Старлей получил под свое начало четыре грузовика «ГАЗ-ААА», в кузовах которых были установлены 37-миллиметровые автоматические зенитные пушки.
Трехосные «Газоны» были расставлены вдоль берега, загнанные в свежевырытые капониры, а поодаль стояли еще три машины – полуторки. Две – для перевозки боеприпасов, а у третьей в кузове находился счетверенный «Максим».
Старший батареи старшина Ляхов гонял молодь, приучая к дисциплине, а командиры огневых взводов тренировали свои расчеты – наводчиков по азимуту и по углу возвышения, установщиков скорости и дальности. Заряжающие, пока суд да дело, вскрыли ящики с боеприпасами и снаряжали обоймы – по десять обойм к каждому орудию, чтоб не бегать потом.
Тяжело в учении, легко в бою.
А когда учение кончится – лопаты в руки, и марш на рытье окопов да противовоздушных щелей.
Томин проверил схрон с припасами: двадцать пять ящиков со снарядами, десять – с патронами и столько же – с тушенкой. Даже свежий хлеб был – командир дивизиона поделился.
Укрытые масксетью, стояли в рядок четыре бочки с горючим.
А КП батареи выглядел как шатер папуаса – четыре жерди удерживали масксеть. Юркнув в ее зыбкую тень, старлей поднес к глазам бинокль и внимательно осмотрел противоположный берег.
Никакого движения – румыны давно оставили попытки атаковать, поскольку их было очень удобно расстреливать. А вот форсировать Дунай ночью «мамалыжники» не решались.
