Когда мы подъехали к ранчо, Сьюзен, жена Хэнка, выводила лошадь из манежа. Она была привлекательной блондинкой, но далеко не «нежным созданием»: высокая, крепкая и сильная. Их дочери, Элли и Крис – 6 и 8 лет, – выскочили поприветствовать нас, радуясь, что папа вернулся домой, да еще и с гостем. Они забрались в машину и сопровождали нас, когда мы объезжали владения. Хэнк хотел, чтобы я увидел разницу между его хозяйством и «насилием над землей». Когда мы выехали на грунтовую дорогу, я оглянулся на дом Хэнка и подумал, что он выглядит совсем маленьким посреди этих просторов. Эта семья жила в скромной хижине, окруженная территориями в сотни, если не в тысячи раз больше лужаек перед особняками Колорадо-Спрингс и их задних дворов.
Хозяйство Хэнка организовано по методу выпаса. Так было, когда стада лосей и бизонов тысячелетиями паслись на низкотравье этой прерии. Его ранчо разделено на 35 отдельных выгонов. На одном выпасе его скот проводит 10–11 дней, затем его перемещают на другой, а трава в это время восстанавливается. Хэнк остановил свой минивэн, чтобы показать мне речку. Обычно на заросшей травой земле берега разрушаются, когда стада собираются у воды в прохладной тени, поедая все вокруг. Река Хэнка была укреплена колючей проволокой, а берега покрыты зеленой сочной травой. Затем он повез меня показать реку Фаунтин-Крик, которая протекает через его владения, и я понял, что и других гостей он водит по тому же маршруту. И это правильная последовательность.
Фаунтин-Крик – длинная уродливая щель, шириной около 20 м и около 5 м глубиной. Почва у ее берегов размыта из-за скопившихся упавших деревьев и веток, прибитых течением, а посередине струится узкая лента реки. «Спасибо ливневому стоку из Колорадо-Спрингс», – сказал мне Хэнк. Контраст между его отношением к земле и влиянием города трудно не заметить. Стремительный рост Колорадо-Спрингс происходил без специального планирования, зонирования и расходов на дренаж почвы. Чем больше городской земли покрывается асфальтом, тем больше воды устремляется в Фаунтин-Крик, а не в землю. Стоки из Колорадо-Спрингс вызвали эрозию почвы у берегов реки, принося мусор со всего Канзаса. Каждый год Хэнк теряет часть своего ранчо. Его земли вымываются дождевыми потоками из города. Хозяин ранчо неподалеку за день потерял 4 га земли во время сильнейшего ливня в Колорадо-Спрингс. Стоя у разрушенного берега реки, Хэнк произносил проникновенную речь о группе по защите бассейна реки, которую он организовал, описывал мне достоинства запруд, охранной зеленой зоны и гравийных площадок для автостоянок. Я вдруг отвлекся и подумал: «Этот парень когда-нибудь станет губернатором Колорадо».
Ближе к закату мы заметили стадо антилоп и рванули за ним. Минивэн прыгал по прерии, как скакун, с одичавшим Хэнком за рулем и визжащими Эллис и Крис на заднем сиденье. Это было творение Chrysler с мощным рулевым управлением и дисковыми тормозами, но ему было не потягаться с грацией и гибкостью антилоп, которые проделывали внезапные повороты, легко подпрыгивая и гордо вскидывая голову. После бесполезной погони Хэнк продолжил путь и, изменив направление, повернул к небольшому холму. Он хотел показать мне что-то еще. Девочки сосредоточенно смотрели в окно, готовые к встрече с живой природой. Когда мы добрались до гребня холма, я посмотрел вниз и увидел огромное овальное сооружение. На мгновение я растерялся и не мог понять, что это такое. Было похоже на объект инопланетной цивилизации, каким-то образом оказавшийся в этой глуши. «Гонки на серийных автомобилях», – сухо констатировал Хэнк. Трибуны вокруг трека были громадными, и автостоянка не уступала им в размерах. Гектары черного асфальта и белые линии рассекали прерию – тысячи пустых мест ожидали автомобилей.
Трек был новым, и летом гонки проводились каждые выходные. Из дома Хэнка можно было слышать шум двигателей и крики зрителей. Но гонки были не единственной проблемой. Больше всего Хэнка и Сьюзен беспокоили тренировочные заезды. В середине дня в одном из красивейших мест Америки внезапно до них доносился монотонный гул машин, гоняющих по кругу. Несколько минут мы тихо сидели на вершине холма, вглядываясь в трассу, залитую огнями, на это овальное строение. Я ощущал тревогу. Хэнк остановился здесь, чтобы я по достоинству оценил, что все это значит и какая угроза надвигается на эти места. Затем мы спустились с холма. Скоростная трасса осталась позади, и девочки снова развеселились, болтая на заднем сиденье и не заметив, как солнце скрылось за горами.
Новый трест
Много лет ранчеро и ковбои американского Запада были кумирами страны. Приверженцы традиций считали их символом свободы и уверенности в своих силах. Сторонники перемен обвиняли в расизме, экономическом паразитизме и разграблении земли. Сильные чувства к ковбоям отражали противоположные взгляды на нацию: кто-то пытался поддержать устоявшиеся мифы, кто-то хотел создать новые. Но ясно одно: американские скотоводы стремительно исчезают. К 2001 г. более полумиллиона ранчеро продали скот и закрыли бизнес
{336}. Многие из оставшихся 800 тыс. были на грани нищеты. Они брали дополнительную работу. Они продавали скот за полцены и даже себе в убыток. Фермеры, у которых оставалось не больше 300–400 голов скота, сами управляли хозяйством и жили только на свою выручку. Образ тяжело работающих хозяев ранчо, который много лет идеализировался в ковбойских мифах, уходит в прошлое. И если независимый американский скотовод не получит того внимания, которое уделяется северо-западному ушастому филину, он тоже станет исчезающим видом.
У владельцев ранчо много экономических проблем: повышение цен на землю, стагнация цен на говядину, затоваривание рынка, завоз живого рогатого скота из Канады и Мексики, растущее давление, налоги на наследство, паника по поводу угрозы зараженного мяса. А на вершине – рост сетей фастфуда, который стимулирует укрепление мясоконсервной промышленности. McDonald’s к концу прошлого века стала самым крупным потребителем говядины в стране. В 1968 г. компания покупала говяжий фарш у 175 местных поставщиков
{337}. Через несколько лет единообразия ради она сократила количество поставщиков до 5. За последние десятилетия мясоконсервная промышленность, как и индустрия переработки картофеля, изменилась. Произошло множество слияний и захватов. Многие фермеры утверждают, что считаные крупные корпорации держат рынок мертвой хваткой, пользуясь нечестными приемами, чтобы снизить цену на скот. Гнев в адрес крупных промышленников растет и угрожает вспышкой новых войн, которые определят социальную и экономическую структуру сельскохозяйственного Запада.
Более века назад американские фермеры-скотоводы оказались примерно в такой же ситуации. Ведущий сектор национальной экономики находился под контролем объединенных корпораций – трестов. Были созданы Сахарный трест, Стальной тест, Табачный трест, Мясной трест и др. Именно они устанавливали цены для фермеров. А те владельцы ранчо, которые пытались сопротивляться произволу монополии, часто попадали в черный список и бойкотировались, теряя возможность продать свой продукт по любой цене. В 1917 г. на пике процветания Мясного треста самые крупные мясоконсервные компании – Armour, Swift, Morris, Wilson и Cudahy – контролировали 55 % рынка
{338}. Но в начале XX в. наряду с трестами возникли и борцы с ними – прогрессивные правительственные чиновники, которые считали, что такое средоточие экономической власти может быть смертельной угрозой для американской демократии. В 1890 г. после расследования в Конгрессе ценового сговора в мясной индустрии был принят Закон Шермана
[85], и следующие 20 лет федеральные власти пытались разрушить Мясной трест, но безуспешно. В 1917 г. президент Вудро Вильсон отдал распоряжение Федеральной комиссии по торговле собрать сведения о положении дел в индустрии. Комиссия пришла к выводу, что 5 главных компаний годами заключали тайные ценовые сговоры, по сговору распределяли рынок и делились информацией о фермерах, добиваясь, чтобы те получали самую низкую цену за свой скот. В 1920 г., боясь, что разбирательство против трестов приведет к нежелательным решениям, 5 мясоконсервных компаний подписали соглашение, которое обязывало их продать свои скотобазы, мясные магазины, капиталовложения в железные дороги и специализированные периодическое издания. Годом позже Конгресс создал Управление боен и скотопригонных площадок (Packers and Stockyards Administration, P&SA) – федеральное агентство с широкими полномочиями, позволяющими препятствовать ценовому сговору и монополизму в мясной индустрии.
