Может показаться, что для толстого человека моя мама слишком медленно ест, но в том-то и секрет: медленно, но верно, и вот она уже жутко, жутко толстая. Нужно отдать должное ее упорству, точняк, ага.
— Ну, расскажи мне, чем ты занимался, мой малыш Джонти, — спрашивает она. — Как Хэнк? Все еще живет с той нахалкой? Даже не зайдет проведать свою старую мать! Пеникуик ему уже не по чину?
И я начинаю все ей рассказывать, а Карен сидит у изголовья кровати рядом с мамой и строит мне рожицы, и я смеюсь.
— Что смешного? — спрашивает мама. — Она что там, придуривается? Карен, ты придуриваешься?
— Ничего такого я не делаю, — отвечает Карен.
Но именно этим она и занимается, поэтому мне приходится думать о том, как я засовываю в нее свою твердую шишку, чтобы мне стало стыдно и я перестал смеяться. Мне уже хочется уйти, я плохо себя чувствую. Парни из «Паба без названия» скажут, что перепихон, он перепихон и есть, да, так они и скажут. Но все не так просто, потому что с Карен все не так, как с малышкой Джинти. Джинти такая нежная и вкусно пахнет. У нее ужасно нежная кожа. Больше всего я любил просто обнимать Джинти после того, как мы сделали это, и говорить ей, что я никогда не позволю ничему плохому с ней случиться. «Ты это серьезно, Джонти?» — спрашивала она.
«Да, серьезно», — отвечал я.
«Я знаю, что серьезно», — шептала она и целовала меня. Да, у нее ужасно нежная и теплая кожа. Было суперклево.
— Помнишь, как ты начинала готовить замороженную пиццу, Карен? — спрашивает мама.
— Да… — отвечает Карен, немного краснея.
— Ты никогда не вытаскивала их из целлофанового пакета, прежде чем положить в духовку!
— Целлофановый пакет, — говорю я. — Точно, целлофановый.
— Это было давным-давно! Я была маленькой девочкой!
— Да, — говорит мама, ее лицо становится напряженным, и она как будто бы снова выглядит как мама. — Пыталась меня разыграть, сказала, что так и должно быть. А я говорю: как так? Ты же даже не вытащила ее из коробки! Джонти всегда знал, что нужно вытаскивать пиццу из коробки!
— Да, но она вытаскивала их из коробки, — говорю я, — она просто забывала снять целлофан, верно, Карен?
— Вот уж точно! — протягивает нараспев мама.
— Ну все, вот такая я бестолковая, да. Все делаю неправильно, да, — произносит со злостью Карен и выходит из комнаты.
— Карен… — говорит мама. — Пойди за ней, сынок, скажи, что это была просто шутка. Мы ведь всегда любили посмеяться, а, Джонти? Ведь мы любили посмеяться?
— Да, мам. — Я целую ее.
— Не забывай хорошо кушать, Джонти. Смотри, чтобы она тебе готовила. Та, с которой ты живешь в городе!
— Да, мам, хорошо, мам, — говорю я и спускаюсь вниз.
Слишком уж много времени прошло с тех пор, как в этом доме смеялись. Теперь все по-другому. Не поймите меня неправильно: замороженная пицца была клевая, но я рад наконец-то уйти, прихватив с собой эти пластиковые пакеты, и отправиться обратно в город. Ей-богу, рад.
Карен стоит возле дома и машет мне рукой, пока я иду вдоль улицы.
— Не забудь, Джонти, если она не вернется, твоя комната всегда свободна!
Но я притворяюсь, что не слышу ее, и не оборачиваюсь, пока не дохожу до автобусной остановки. Карен вернулась в дом, потому что от холода руки у нее становятся жуткого розового цвета. Точняк, жуткого, жуткого розового цвета. Я замечаю Фила Кросса из нашей школы, он стоит возле остановки.
— Говорят, ты теперь живешь в городе, Джонти.
— Точняк, точняк, в Горджи, ага, — говорю я. — Я теперь городской парень!
— Конченый космополит, вот кто ты теперь, Джонти, дружище!
— Точняк, космополит, ага, это я, — говорю я и замечаю приближающийся коричневый автобус; непохоже, чтобы кто-то сидел на втором этаже у лобового стекла. Клево! Да еще и Фил садится в самый конец, что тоже хорошо, потому что я не хочу ни с кем разговаривать, мне нужно подумать обо всех этих плохих вещах.
Это ужасно, точняк, ужасно, когда происходит что-то плохое. Все из-за того, что мы с Джинти какое-то время не занимались этим. Парни в таких случаях начинают объезжать все, что движется. Начинают блудить. Джинти всегда так говорила: я должна дать тебе сегодня ночью, Джонти Маккей, иначе ты будешь носиться за девчонками по всему Эдинбургу!
Но я никогда так не делал. Только в младшей школе, на детской площадке. Но это не в счет. Ага.
Я еду в автобусе, и тут у меня в кармане начинает звонить один из двух телефонов. Обычно звонит телефон Джинти, кто-нибудь из ее подружек; в последнее время я просто включил на нем вибровызов и не обращаю внимания. Но на этот раз звонит мой собственный телефон, поэтому я поднимаю трубку, это Хэнк. Он говорит, что Малки, мой двоюродный брат, вписал нас в представительскую ложу на игру в середине недели на «Тайнкасле». Я так этому рад! Я! В представительской ложе на «Тайнкасле»!
Когда я возвращаюсь в квартиру, даже несмотря на ужасную усталость, я не могу уснуть. Джинти просыпаться не собирается, поэтому я просто допоздна смотрю всякие старые фильмы на Четвертом киноканале, мы всегда так делаем. Но одному смотреть скучно, и я слишком боюсь пойти в ту комнату и лечь спать вместе с Джинти. Точняк, слишком боюсь. Поэтому я вытаскиваю запасное одеяло, накрываюсь им и типа продолжаю смотреть телик, сидя в кресле.
Но не успеваю я опомниться, как уже рассвело, во рту у меня пересохло, а по телику какие-то девушки показывают, как печь пироги; точняк, так и есть. Хорошие пироги, точняк, отличные, но девчонку, которая не умеет печь, никогда бы не пустили на телик. Точняк, такого просто не может произойти. В этом нет смысла. Сначала они должны провести небольшое испытание, убедиться, что девчонка умеет печь. Кому нужна девчонка, которая не умеет печь? На телике уж точно никому. Ага.
Я встаю и заталкиваю одеяло обратно. Во рту паршивое ощущение, меня знобит, в буфете и холодильнике пусто, а окна так сильно заледенели, что их даже не открыть, чтобы немного проветрить запах в доме. Но я начинаю чувствовать голод, в кишках словно копошатся черви. К Джинти можно не приставать, ведь мы не разговариваем, поэтому я отправляюсь за завтраком в «Макдональдс». Точняк, может, хоть озноб прекратится.
Говорят, что все «Макдональдсы» одинаковые, но я считаю, что «Макдональдс» в Горджи — самый лучший из всех «Макдональдсов». Ага. Те, что в городе, не так хороши: там все слишком высокомерные, даже не разговаривают с тобой, не то что в Горджи. Так что я иду за своими чикен-макнаггетсами. Клево. И озноб и вправду прошел! Всё эти чикен-макнаггетсы! У меня внутри оставалось еще место для макфлури-афтер-эйт, но его не оказалось, был только обычный макфлури.
— Как это нет макфлури-афтер-эйт? — говорю я девушке, той, что в прыщах.
— Это была специальная акция, — отвечает она, — с ограниченным сроком действия.
