Я снова слышу звуки у себя в голове, я думаю о Карен на диване, о ее плохом зубе, о малышке Джинти, такой синей, а потом золотой, падающей вниз, в дыру, и о мухе, вылетающей у нее изо рта…
— То, что ты… то, что ты сделал… то, что ты сделал, было совершенно неправильно!
Его старое крошечное лицо только сморщивается в улыбку.
— Кто ты такой, чтобы говорить, что правильно, а что нет, Джонти? — Он указывает своим костлявым пальцем на потолок. — Он рассудит, а не ты и не кто-либо другой здесь, внизу, вот это уж наверняка.
— Что ты имеешь в виду?
Он смотрит на маленький телевизор, такой, который выдвигается на металлической ноге. Там показывают программу про животных. Я бы остался, чтобы на них посмотреть, но не могу, потому что иногда, когда мне становится за них стыдно, я начинаю плакать. Но люди не всегда это замечают, потому что можно научиться плакать внутри себя.
— Ты ведь знаешь, что все это загрязнение окружающей среды каждый день стирает с лица земли разные виды животных?
Он опять пытается меня запутать. Я вставляю себе пальцы в уши.
— Мне пора идти!
И я выбегаю из отделения, я все еще держу пальцы в ушах, но я слышу его насмешливый голос и вижу эту улыбку на черепе вместо головы… ага, так и есть, так и есть, точняк, точняк, точняк…
Потому что у меня все в порядке с головой, все в порядке… виновата Джинти… несчастный случай, точняк… но они ни за что мне не поверят, они просто скажут, что у меня не все в порядке с головой и злое сердце.
Я звоню доброму Терри.
— Да, Джонти?
— Я был у него, Терри, и он был злым, как ты и сказал. Он говорил плохие вещи, ага, говорил, точняк, плохие вещи, так нельзя… точняк… — И я начинаю плакать, я думаю о нем, о Карен, о Джинти и о том, какая ужасная неразбериха вокруг.
— Ты все еще там, в больнице?
— Ага…
— Оставайся-ка ты там, приятель, я тебя заберу. Я недалеко, буду минут через пять.
— Ага… ты добрый, Терри, точняк… ага, ты добрый…
— Джонти. Пять минут, дружище, — говорит он и вешает трубку.
Это ужасно мило с его стороны, меня радует, что в мире есть добрые люди, такие, как Терри, такие, как мой новый полубрат Терри, а не только такие, как тот злыдень наверху. Я иду и снова пробую открывать и закрывать двери на входе в госпиталь. Но ко мне подходит мужчина в форме и просит, чтобы я прекратил, иначе они сломаются.
— А сколько раз их можно открыть и закрыть, прежде чем они сломаются?
— Мне почем знать!
— Тогда откуда вы знаете, что я их сломаю?
— Ты что, прикалываешься?
— Нет, я просто хочу знать, сколько раз их можно открыть, прежде чем они сломаются, чтобы не открывать больше, чем нужно!
— Да не знаю я! Просто перестань! Ты устроил тут жуткий сквозняк, — говорит он, и тогда я прекращаю.
Я уже собирался было сказать, что просто хотел здесь немного проветрить, но появляется Терри, поэтому я выхожу на улицу и залезаю в его уютное такси, и счетчик снова оказывается выключен.
— Давай отвезем тебя домой, приятель, — говорит Терри.
Какое-то время мы просто едем по дороге, а потом добрый Терри говорит:
— Скажи, Джонти, ты когда-нибудь слышишь голоса у себя в голове?
— Ага, еще бы! Только это мой собственный голос, и он говорит со мной! Точняк! А ты что, тоже их слышишь, Терри?
— Да. Раньше они говорили только одно: трахни ее. Но теперь они говорят всякую дрянь, и мне это не нравится, приятель. Хуже всего по ночам, когда я пытаюсь уснуть.
— Точняк, по ночам.
— Покемарить бы, — говорит Терри, — я бы все отдал за одну, сука, ночь спокойного сна!
Терри высаживает меня у дома, я захожу в подъезд и вижу в углу тачку, которую я оставил там прошлой ночью, теперь Джинти там, куда уходят трамваи. Я ужасно волнуюсь, что ко мне домой придет полиция. Я не могу усидеть дома и не успеваю и глазом моргнуть, как уже оказываюсь в «Пабе без названия» и укрываю пленкой пол рядом с музыкальным автоматом. Я просто хочу притвориться, что со мной все в порядке, что я делаю свою работу. И вот я снова крашу, я от всего заслоняюсь, я концентрируюсь. Точняк, просто концентрируюсь. Крашу.
— Отличная работа, Джонти, — говорит Джейк.
Ага, только от отличной работы этих здесь не убавится, точняк, не убавится. Ага, потому они-то в порядке, пьют себе. Ага, в порядке. И еще нюхают дьявольский порошок, это видно по тому, как они парами ходят в туалет, точняк, парами. Значит, нюхают порошок, в этом я не сомневаюсь. Точняк.
— Где ты был, Джонти? — спрашивает Тони.
Крейг Баркси кричит:
— Опять передавал малышке Джинти привет, грязный маленький извращенец? Туда-сюда, туда-сюда!
— Да у него на лице написано! Туда-сюда, туда-сюда! — говорит Тони.
— Туда-сюда, туда-сюда!
Не обращай внимания на эти голоса, на эти насмешливые голоса, просто продолжай красить…
— Туда-сюда, туда-сюда!
— Грязный маленький извращенец! Туда-сюда, туда-сюда!
Это неправильно, точняк, это совсем неправильно…
— Грязный маленький везучий извращенец! Тебе самому давно в последний раз вставляли, а, придурок? Туда-сюда, туда-сюда!
Я хочу уйти, мне не нужно здесь находиться… продолжай красить…
— Хитрожопый засранец!
Точняк, точняк, точняк… макаешь валик в ванночку, отжимаешь лишние, некрасивые капли, проходишься валиком по старой краске на стене… раз… два…
— Туда-сюда, туда-сюда!
…как в той песне, один раз, два раза, трижды леди, ее пел темненький парнишка, у которого еще есть ужасно трогательная песня про то, как он гонится за китайской девушкой, точняк, есть у него такая, ужасно трогательная песня…
[42]
Я просто все крашу и крашу, я с головой ушел в работу и не слышу их неприятных голосов, но я вижу, как они сидят за своим столом, и мне не нравится их стол, мне не нравится этот паб. Но когда я говорю, что мне не нравится их стол, я не имею в виду сам стол, я имею в виду компанию за столом. Проблема в компании, это компания вынудила меня подраться с малышкой Джинти. Ага, это все они. Поэтому, когда я заканчиваю ту часть стены, где стоит автомат, я говорю Джейку, что на сегодня с меня хватит.
— Ты отлично поработал, приятель, — говорит он.
Я только киваю и выхожу на улицу, я ни на кого не смотрю. Так учила меня мама, еще в Пеникуике, в школе. Просто не обращай на них внимания, говорила она. Ага. Ага. Ага.
