— Давай, Джонти, дружище, катись оно все к черту, давай-ка я тебе помогу снять… давай, приятель…
Интересно, думает Джонти, снимет ли Морис свою канареечно-желтую куртку. И действительно, он снимает ее, встает и ведет Джонти в спальню. Теперь они оба раздеты, Джонти старается не смотреть на член Мориса, они забираются под одеяло, и Джонти чувствует запах Джинти. Это не та Джинти, о которой он привык думать, а та, которая лежала здесь в самом конце. Даже несмотря на открытые окна, запах разложения так и не выветрился, белье пропиталось им. Джонти подташнивает, и он думает о том, что ему стоило сходить в прачечную. Однако Морис, кажется, ничего не замечает. На его лице незаметно поселилась улыбка Чеширского кота, и на одно страшное и в то же время прекрасное мгновение в выражении лица Мориса Джонти отчетливо видится лицо его дочери, которую Джонти так любил.
Джонти может думать только о том, что он заслужил то, что должно произойти, что бы это ни было, потому что дочь Мориса умерла и в этом виноват только Джонти. Что еще я могу для него сделать, если не дать ему меня попользовать?
Он слышит грубый плевок и чувствует, как между ягодиц течет влага. Дальше следует прикосновение, более нежное, чем он ожидал, и чувство проникновения, Джонти решает, что это палец входит в его анус. Он нервно хихикает.
— Ха-ха-ха… Морис…
Затем на его плечо словно опускаются тиски, далее грубый толчок и более резкое проникновение: жалящая, неутихающая, жгучая боль.
— Постарайся расслабиться, — вкрадчиво произносит ему на ухо Морис, — так будет меньше натирать…
Джонти хочет сказать Морису, что в прикроватной тумбочке есть гель, потому что иногда Джинти начинало натирать там, внизу, и тогда она предпочитала воспользоваться им. Но Морис хрипит и снова толкает, и Джонти приходится сжать зубы от невыносимой боли, которую, как ему кажется, он заслужил.
— Ай… Морис… ай… — кряхтит Джонти.
Морис выдает череду указаний и подбадриваний, но Джонти пропускает их мимо ушей. Несмотря на упрямство, с которым Морис продолжает создавать анальные трещины, Джонти думает не об отце, а о дочери и той странной цепочке событий, которая привела его сюда. Затем Морис издает злобный, похожий на скрежет звук, что-то вроде победного возгласа:
— Помни про Аламо!
[43] — И неожиданно все заканчивается. Почти в то же мгновение он вылезает из кровати и начинает быстро одеваться.
Джонти тоже встает и идет в гостиную, на ходу собирая разбросанные вещи и одеваясь. У него болит и чешется задница, а геморроидальные шишки так раздражены, как бывает, только когда он ходит в туалет горохом. Правда, как объяснил ему доктор Спирс, когда выписывал геморроидальную мазь, колются не сами какашки, а вздувшиеся геморроидальные шишки. Джонти встает у окна, смотрит через дорогу на «Паб без названия» и ждет, когда Морис уйдет.
Но кажется, Морис не спешит покидать квартиру.
— Не пойми меня неправильно, Джонти, — говорит он, выходя в гостиную и застегивая молнию на брюках, в то время как Джонти смотрит на проезжающий мимо автобус. — Я ведь не в тюрьме этому научился. Это все стройка, Джонти, большие строительные площадки, — с болью в голосе выдавливает он. — Да уж, тогда еще были женщины и все такое, иногда даже целые толпы женщин. Но в случае крайней необходимости — да, Джонти. Приходится учиться таким вещам, просто на крайний случай!
Кажется, Морис впервые терзается угрызениями совести, Джонти же не издает ни звука, он смотрит вдаль, его взгляд прикован к деревянным ставням в окне многоэтажки напротив. Матерый зэк и ветеран строек чувствует душевный позыв оставить канареечно-желтую флисовую куртку, которой Джонти так восхищался.
— Оставь-ка ее себе, Джонти, сынок, я раздобуду себе еще одну, — мрачно кивает Морис, полагая, что сможет разглядеть в глазах Джонти искорку в ответ на этот подарок. — Я знаю одного парня в Инглистоне. У него такая же, только с логотипом «Детройт тайгерс».
Джонти с беспокойством провожает Мориса взглядом, боясь, что тот передумает и вернется, чтобы забрать свою куртку. Как только захлопывается входная дверь, Джонти выпускает воздух из легких, только сейчас осознав, что стоял, задержав дыхание. Он прислушивается к мелодичному насвистыванию «Кэмптаунских скачек»
[44] и удаляющемуся стуку ботинок на лестнице. Но затем Джонти начинает плакать из-за Джинти и, срывая с себя одежду, идет в душ. Он хочет все с себя смыть, но нет горячей воды, и, кажется, душ сломан, так что он просто вытирает задницу. Затем ставит чайник, наливает горячую воду в таз и садится в него.
Джонти и Джинти… теперь ты можешь быть первой, Джинти; Джинти и Джонти, Джинти и Джонти, Джинти и Джонти, Джинти и Джонти…
Он сидит так какое-то время, пока вода не становится чуть теплой и у него не съеживаются яички. Он дрожит и решает вылезти и пойти на улицу, радуясь, что ему хватит денег на «Макдональдс».
36. Транспортная экономика
Чертов город кишит мохнатками. Они шатаются повсюду пьяные в дрова, садятся в мой чертов кэб и выходят из него, едут на свои офисные вечеринки или обратно. А я сижу, охуеваю и ничего не могу со всем этим поделать. Езжу и даже не обращаю внимания, включен счетчик или нет. В следующий раз, когда я ни свет ни заря повезу какого-нибудь придурка на мост, сброшусь, сука, вместе с ним. Потому что я, сука, не могу жить без ебли.
Я все еще не пришел в себя после того, что сказал мне этот придурок в больнице, доктор Стюарт Моир, когда получил результаты исследований.
— Мистер Лоусон, боюсь, у меня для вас не слишком хорошие новости. Сердце у вас в плохом состоянии, и, к сожалению, никакое хирургическое вмешательство здесь не поможет. Это значит, что вам придется всю жизнь принимать таблетки.
— Что?… Но я уже гораздо лучше себя чувствую, — соврал я.
— Что ж, это хорошо. Но, к сожалению, ваше сердце — хрупкий аппарат, оно не выдержит серьезной нагрузки. Если вы посмотрите на эту…
И этот говнюк доктор Стюарт Моир начинает показывать мне какую-то диаграмму, рассказывать про трубки, желудочки и приток крови, а я ему говорю:
— Значит, никакой ебли? Вообще никакой ебли?
— Лучше уже не станет, мистер Лоусон. Сейчас вы в прямом смысле слова боретесь за свою жизнь.
— Пиздец… то есть я могу откинуться в любой момент?
— Если не будете принимать таблетки, избегать стресса и тяжелой физической нагрузки… и сексуального возбуждения.
— Вы хотите сказать, что я не смогу потрахаться, черт возьми? Никогда?! Ни разу в жизни?!
Этот придурок сидит с таким лицом, как будто я рассказываю ему о том, как менять масло в кэбе.
