Я останавливаюсь, она залезает внутрь, и мы едем. Но это никакая, сука, не пташка, потому что она стаскивает с себя платье и — ебаный хуй!..
— Терри, добрый Терри, я знал, что это ты! Слава богу!
Это малыш Джонти!
— Джонти! Какого хрена ты так вырядился, маленький тупой придурок? Нет, не говори мне, приятель, я не хочу ничего знать. Просто скажи, куда тебе нужно.
— В Пеникуик, ага, точняк, в Пеникуик… только у меня нет денег…
— Забудь об этом, это меньшее, о чем нам с тобой стоит беспокоиться. Давай просто сматываться отсюда!
— Спасибо, Терри, добрый Терри, ты совсем как настоящий друг, Терри, точняк, настоящий друг…
— Джонти, давай-ка заткнись на минуту, приятель, — говорю я и втапливаю педаль в пол.
40. Бегство в Пеникуик
Терри отказывается свернуть за угол, туда, где стоит дом матери Джонти, и высаживает его на главной улице Пеникуика. Джонти немного озадачен, ведь он уже снял с себя паранджу. Теперь она лежит в одном из маленьких полиэтиленовых пакетов, которые ему дала Марджори и которые он использовал для покраски Джинти. Вылезая из кэба, он снова начинает уговаривать своего новообретенного брата:
— Зайди на чашечку чая, Терри, познакомишься с моей мамой и нашей Карен. Это моя сестра и сестра Хэнка, она ведь твоя полусестра и все такое!
— Нет, давай сам, приятель, — говорит удрученный Терри, думая про себя: Наверное, еще одна из объезженных мною кобылок.
— Но почему нет, Терри? Почему нет?
— Слушай, я правда не хочу знать, где ты живешь, Джонти. — Он двумя руками проводит по своей блестящей кудрявой гриве и отбрасывает ее назад. — Точно так же, как я не хочу знать, почему ты, надев платье арабской пташки, шел в противоположную сторону от полыхающего паба.
Джонти опускает голову на грудь. Потом он поднимает глаза и хныкающим голосом говорит:
— Но ведь мы как бы братья, Терри, и мы оба пытаемся быть добрыми.
Терри тронут взволнованной речью Джонти и чувственным водоворотом в глубине его глаз. Ему снова становится неловко. События и обстоятельства сорвали с него панцирь, и теперь что угодно может заставить его расчувствоваться.
— Я знаю, дружище, но каждый из нас жил своей жизнью, и мы почти ничего друг о друге не знали. Я слышал только, что этот старый ублюдок наделал кучу мелких спиногрызов и спиногрызок, — начинает вспоминать Терри. — Как-то раз я встретил одну пташку, и оказалось… ну, не будем углубляться в подробности. — Он смотрит на Джонти, который стоит разинув рот. — Но я знаю, что ты в довольно отчаянном положении и что в «Пабе без названия» случилось что-то нехорошее.
— Но почему нет…
Терри делает рукой жест, словно отметая любые возражения:
— Поэтому я не хочу знать, где ты живешь, никаких подробностей и никакой белиберды.
— Но так получилось, потому что…
— Нет, приятель. — Терри решительно качает головой, его кудряшки задевают край окна, и Джонти представляет себе льва. — Ничего мне больше не говори. Я оставляю тебя здесь, — с хмурым видом говорит он, глядя на Джонти, который выкатил нижнюю губу и стоит с несчастным выражением лица.
По щекам Джонти катятся слезы, и он начинает тяжело всхлипывать. Терри совсем сбит с толку, он выходит из кэба и неуклюже приобнимает Джонти:
— Все в порядке, приятель, я думаю, что из-за огня никто серьезно не пострадал.
— Серьезно не пострадал… — хнычет Джонти у него на груди.
— Эван Барксдейл, — говорит Терри, и Джонти, содрогнувшись при упоминании этого имени, высвобождается из объятий и отходит на несколько шагов назад, — вот у него пол-лица обгорело.
— Мне все равно, Терри, да, все равно, — говорит Джонти, — я знаю, это звучит так, как будто у меня злое сердце, — (теперь содрогается уже Терри), — но он хулиган. Он, да, ужасный хулиган. И Крейг, и все остальные тоже, точняк.
Мимо проходят две молодые мамочки с колясками. Одна из них жует жвачку и не спускает голодного взгляда с ширинки Терри. Терри на нее даже не смотрит.
— Ну, по крайней мере, теперь, с обожженным ебалом, его будет проще отличить от брата, — говорит он Джонти.
— Ага, проще отличить…
— Да, так что не о чем плакать.
Джонти смотрит на Терри бешено хлопающими глазами, полными боли и страдания.
— Но моя работа, Терри, как же мои хорошенькие покрашенные стеночки…
Терри вздыхает, а затем с грустью смотрит на Джонти:
— Зато теперь у тебя наверняка прибавится работы!
— Прибавится… — хнычет Джонти.
Внезапно Терри озаряет, и он говорит:
— Но я еще позвоню тебе утром, и мы кое-куда поедем.
Эта мысль тут же наполняет Джонти радостью.
— Это было бы суперклево, Терри! Ага, точняк!
Терри тронут. Ни Гийом, ни Рыжий Ублюдок, ни даже Джейсон или Донна, когда были маленькими, никогда не проявляли такого энтузиазма в ответ на предложение поехать вместе гулять.
— Ты когда-нибудь играл в гольф, Джонти?
— Ой, нет, точняк, не играл, не, не, не, это ведь не для таких, как я, — кажется теперь эта перспектива пугает Джонти, — я всего лишь обычный деревенский парень из Пеникуика. Точняк.
— Да это как два пальца обоссать, ты вмиг научишься, — уверенно заявляет Терри. — И потом, это же не Англия, где в гольф играют только богатые придурки, это Шотландия, Джонти, мы боремся за то, чтобы стать настоящим государством, не каким-нибудь там паршивым Четвертым рейхом для богачей, как на юге. — Кажется, что Терри сам едва не подавился собственными словами и тем опьянением, которое от них исходит. Раньше он никогда особенно не интересовался политикой; возможно, здесь тоже дело в недотрахе. — Я позвоню, и мы с тобой сыграем маленькую партию в гольф!
— Гольф… — со слегка смущенным видом соглашается Джонти.
Но это только усиливает его растущую братскую любовь к Терри и его уверенность в том, что Терри — добрый и в душе желает только хорошего. Он машет вслед уезжающему Терри, затем проскальзывает в проход между домами и перелезает через ограду, чтобы соседи не увидели, как он входит в дом.
Карен, уставившись невидящим взглядом в окно, моет посуду. Она замечает Джонти, и ее глаза расширяются.
— Джонти!
Она впускает его в дом, и они проходят в гостиную. Джонти рассказывает ей все: про Джинти и про ее погребение в бетонной опоре нового трамвайного моста.
Карен потрясена, кажется, что ее голубые глаза выросли до размеров теннисных мячей, Джонти же продолжает рассказывать свою жуткую повесть, и лишь иногда Карен прерывает его сдавленным «ох, Джонти». Джонти все говорит и говорит, он хотел рассказать все это доброму Терри, но с уважением отнесся к нежеланию Терри его слушать.
