Сажусь в машину и еду неизвестно куда, руки трясутся на руле, я не понимаю, что делаю. В конце концов единственная мысль, которая приходит мне в голову, — это поехать к Мэгги. Я должен быть, сука, уверен на все сто. Я приезжаю к ней домой в Рейви-Дайкс. Я ничего ей не говорю, только спрашиваю.
— У тебя есть какие-нибудь старые вещи Алека? — говорю я, рассчитывая на анализ ДНК.
— Да, — отвечает она. — Не хочешь зайти на чашечку чая? Дочка вернулась в уни…
— Нет, не нужно, — говорю я. Смотрю на нее, но чувствую, что к глазам подступают слезы, и поэтому обнимаю ее. — Послушай, Мэгги, мне кажется, это неправильно, что мы этим занимаемся. Алек был мне как… как дядя, не меньше, чем тебе. Давай будем просто друзьями?
— Друзьями, значит? — Она отступает назад и поднимает бровь. — Ну да, неплохо ты придумал.
Господи Исусе, она же мне родная сестра! Она рассказывает, как ей одиноко и как все непросто.
— Я все понимаю, — говорю я, — но мне нужно небольшое одолжение. У тебя остались какие-нибудь фотографии с Алеком?
— Забавно, но у меня и правда есть несколько отсканированных фотографий. Я их тебе пришлю.
Я очень этому рад и ухожу, оставив ее разочарованной — как и всех, с кем мне приходится встречаться, только по-разному. Но я все равно рад, что снова сижу в кэбе. Сегодня выдалась неплохая погода, но неожиданно начинает накрапывать, поэтому я подбираю двух молодцеватых парней. Они забираются на заднее сиденье.
— Вестер-Хейлиз, приятель.
Они начинают разговаривать, очень громко, и я постепенно выхожу из себя.
— Да она шлюха чертова, дает во все дырки. Марк ее фачил…
— Рогипнольщик, блин. Усыпи и еби!
— Оглуши и вдуй!
Я уже собираюсь выключить микрофон, когда вдруг слышу то, от чего у меня в жилах застывает кровь.
— …но я хочу тебе сказать, она еще монашка по сравнению с Донной Лоусон, знаешь такую, с кудрявой копной?
— Конечно знаю, кто же ее не шпарил!
Ебаный…
— Настоящая пыхтелка, корова высшего сорта. Как-то собралась целая команда по мини-футболу, так она сказала, что каждому придется трахнуть ее по два раза, потому что им не хватает игроков для нормального футбола… пиздец…
А я думаю о том, как Вивиан протянула мне эту малышку, я взял ее на руки и поцеловал ее маленькую головку… какие я произносил слова о том, кем она станет, как ее все будут любить и заботиться о ней… пустые, сука, лживые слова…
…я со всей силы бью по тормозам, так что эти придурки слетают со своих мест, а потом жму на газ и на Сайтхилл сворачиваю на пустырь в промзоне.
— Какого хрена, чувак!
— Эй! Водила! Куда ты, блядь, поехал?
— Трамваи. Депо строят. Объезд, — говорю я, не оборачиваясь назад.
— Да это пиздеж… депо в Мейбери… че за хуйня происходит?!
Я вытаскиваю из-под сиденья бейсбольную биту — только для того, чтобы не схватиться за нож, который там, вообще-то, тоже лежит. Сжимаю биту в руке и размахиваю ей.
— Вот что за хуйня. Вы оскорбили того, кого не должны были оскорблять, тем более в этом кэбе.
— Что? Слушай, приятель…
— Я тебе, сука, не приятель.
Я втапливаю педаль, пролетаю пятьдесят метров и торможу. Затем еще раз. И еще. И еще. Я слышу их крики, слышу, как они бьются о стенки кэба, словно шарики в свистке. Затем выскакиваю наружу с битой в руке, открываю пассажирскую дверь и хватаю первого из них. Выволакиваю его и бью битой по запястью, как только он протягивает руку, чтобы защититься. Он пронзительно вскрикивает, словно животное, и я бью его снова, сбоку, по лицу, и он падает на асфальт, как мешок с картошкой. Он даже не двигается. Я на секунду пересрался, но затем он начинает стонать, из головы течет кровь, я рад, что он жив.
Второй парень орет:
— Не надо, мужик! Прости! Пожалуйста!
Я говорю ему, чтобы вылезал, я его не трону. Он смотрит на меня и медленно выползает, дрожит, лицо совсем белое. Он делает шаг наружу, и я прикладываюсь битой по его коленной чашечке, с диким визгом он рушится на землю. Он смотрит на меня с таким выражением на табло, как будто его предали.
— Это называется, сука, ложь, — говорю я ему. Затем бросаю взгляд на его приятеля, который стонет и пытается подняться на ноги. — Я ДОЛЖЕН ИЗБЕГАТЬ СТРЕССА!
Я запрыгиваю в кэб, даю задний ход, чтобы не размазать придурков по днищу, и разворачиваюсь, объезжая вокруг них. Выезжая с пустыря я вижу, что первый парень доковылял до своего друга и помогает ему встать. Пытаясь восстановить дыхание и успокоить сердцебиение, я останавливаюсь в кармане и смотрю на дневник, который оставила мне Саския.
Дневник Джинти.
В основном там всякие идиотские списки, но есть и кое-что про клиентов, над этим можно было бы и посмеяться, если бы я не был так зол и не сидел здесь с лосиным лицом. Думаю, отыгрываясь на них таким образом, она чувствовала себя хозяйкой ситуации. Есть и несколько довольно неприятных записей: в них эти придурки Пуф и Кельвин показаны определенно не в лучшем свете. Знаю нескольких гондонов, кому это может показаться весьма интересным.
Если я отправлю дневник копам, которые на меня подсели, Дерьмовому и Совсем Охуевшему, они просто проверят всех подряд и выяснят, кто это им его подсунул. И тут я вспоминаю один случай, как мы с этим придурком Алеком загремели в участок на допрос об ограблении какой-то квартиры. На самом деле это даже не мы ее вычистили, знать ничего о ней не знали. Я уже был готов наложить в штаны, как всегда и бывает, когда ты совершенно невиновен. Ты словно чувствуешь, что если тебя на долгие годы упрячут за решетку за то, чего ты не делал, то это карма.
Стоял по-настоящему, сука, жаркий летний день. Чувак задавал вопросы: где мы были да чем занимались? Алек был расслаблен, у него было алиби, и он без конца балаболил. А я тем временем оборачиваюсь и смотрю через плечо на пташку в форме, которая сидит себе за столом. Короткие каштановые волосы, стрижка «паж», смотреть особо не на что, но из-за этой белой блузки и обтягивающей синей юбки Верный Друг встрепенулся. В ментовке было как в духовке, наверное, не работал кондиционер, и вот она достает платочек и вытирает вспотевший лоб. Это было как в «Невероятном Халке», только наоборот. Помните, там парень постоянно рвал на себе куртки и футболки, но штаны, сука, всегда оставались целы? Так вот, если бы Верный Друг продолжил тогда вставать, все было бы наоборот, штаны, сука, разорвало бы на части. Я посмотрел на золотистую табличку на столе: «СЕРЖАНТ АМАНДА ДРАММОНД, ДЕТЕКТИВ». С тех пор я тысячу раз видел ее фотографию в новостях, она постоянно работает с женщинами, жертвами бытового насилия и все такое. Ко мне она никакого отношения не имеет, значит ей и достанется этот чертов дневник!
Я еду на почту и, вырвав предварительно парочку компрометирующих страниц, отправляю дневник, он должен стать еще одним гвоздем в гроб Кельвина. Эта пташка в форме проявит к девчонкам больше сочувствия, чем Дермовый и Совсем Охуевший, она не станет допытываться у них, кто прислал дневник, да и Саския к тому времени уже будет вне досягаемости.
