— Клевый выдался день, — говорю я.
Ронни улыбается, глядя на меня:
— Знаешь, Джонти, иногда ты так на меня смотришь, что я никак не могу понять, то ли это ты самый тупой придурок на планете, то ли ты меня держишь за полного идиота!
— Может быть, и то и другое, Ронни…
— Может быть, и то и другое! Вот это парень! — смеется Ронни.
Терри поворачивается и говорит:
— Тебе не стоит с ним так разговаривать.
— Полегче, Терри! Он же знает, что я просто прикалываюсь!
— Ага, точно…
— Ты в порядке? Ты какой-то напряженный. Ты должен расслабиться перед игрой, Терри, ведь это искусство дзен…
— Да знаю я; когда доедем, я буду в норме.
— Ладно, не горячись. Запомни, это у меня все поставлено на карту. Третья бутылка «Тринити»!
Я говорю:
— А это хорошее поле — на которое мы едем?
— Хорошее ли это поле? — У Ронни глаза лезут на лоб. — Это же Мьюирфилд! Это Почетное общество эдинбургских гольфистов, один из величайших клубов в мире, он был основан в Лите в тысяча семьсот сорок четвертом году…
— А-а-а… хорошее поле…
— …он принимал на своем поле Открытый чемпионат Великобритании по гольфу, один из главных мировых турниров, пятнадцать раз.
— А я мог видеть это поле по телику, мог, а, Ронни? Терри?
— Да, разумеется.
— Да, его показывали по телику сотни раз, приятель, — говорит Терри. — Тайгер Вудс
[54] там. Черный парень. Черный, но типа китаец.
— Ага, ага, ага, китаец, я помню парня-китайца… — говорю я, и Терри с Ронни начинают обсуждать гольф, виски и датчан.
Поначалу я притворяюсь, что читаю газету, но потом и правда начинаю ее читать. Там написано про девчонку из Spice Girls, которая говорит, что она ни разу в жизни не была по-настоящему счастлива с парнем. Я бы на ней женился, и хорошо с ней обращался, и каждую ночь устраивал бы ей клевые заезды, потому что она кажется милой и доброй. Хотя, может, это старая фотография. Точняк, может быть, так и есть. Да и девчонки, с которыми снимается в фильмах Терри, наверняка не менее добрые, чем любая из Spice Girls, и им тоже понравятся наши грязные заезды и все остальное! Ага, я в этом уверен! Точняк, я это знаю наверняка!
— Ты выглядишь взволнованным, дружище, — говорит Терри.
— Терри, а я смогу взять там клюшки напрокат?
Терри смотрит на меня с сожалением:
— Нет, приятель, в этот раз ты не сможешь поиграть, потому что у нас с Ронни и датчанами все заранее распланировано.
— А-а-а.
— Но ты мог бы быть нашим кедди, приятель; что ты на это скажешь?
— Точняк, кедди, я могу, ага ага ага…
— Но только тебе нужно будет вести себя тихо, потому что это ужасно важная игра. Мы не стали брать на такую важную игру первого попавшегося кедди, приятель.
— Точняк, ужасно важная, — говорю я, — я постараюсь вести себя тихо, ага, тихо.
— Заметано.
Мы приезжаем на поле для гольфа, и оказывается, что это самое первоклассное поле, которое я когда-либо видел! Ага, так и есть! На парковке только большие машины, на входе надменные парни в блейзерах, которые оценивают тебя, прежде чем впустить внутрь! А внутри бар, даже лучше, чем в представительской ложе «Тайнкасла»! Я даже не уверен, что Райана Стивенсона с таким количеством татуировок на шее сюда пустили бы. Хорошо, что мы здесь с Ронни и нас пускают без проблем, ага, точняк! А бар здесь ужасно шикарный, все обшито деревянными панелями, но только ужасно старыми деревянными панелями, такими, которые кажутся ужасно старыми, не такими новенькими, как на «Тайнкасле». На стенах висят картины со старыми гольфистами, самая большая прямо над камином, на ней парень в дурацком парике и красном пальто.
— Терри, как они могли играть в дурацких красных пальто и париках? — спрашиваю я.
— Время было такое, приятель, — отвечает Терри.
Времени, для того чтобы выпить в первосортном баре, нет, потому что два датчанина уже здесь, и, кажется, с обоими из них Терри и Ронни знакомы. И еще тут какой-то мелкий парень в куртке. Мы идем на поле и устанавливаем колышек для первого драйва!
[55] Ага, и вот, значит, здесь Терри и Ронни, я у них кедди, и мы играем против датчан, которые не слишком разговорчивы. Я говорю:
— У вас там даже бекон есть, по телику показывали, точняк, датский бекон, у нас показывали его по телику.
Но парни не отвечают; может, они просто, в отличие от немцев, не понимают литературный английский. Мы на первой лунке, Терри делает первый удар и посылает мяч прямо вдоль фервея. Лунка пар-5. Ага. Пар-5. Правда, второй удар выходит не таким хорошим.
— Проебался я, Ронни! — кричит Терри.
Третьим ударом Терри посылает мяч на грин, но Ларс тоже доходит до грина за три удара.
— Ага… ты сделаешь их, Терри, — говорю я, стараясь его подбодрить, точняк, подбодрить.
Терри подносит палец к губам и говорит:
— Тссс, парень.
Я стараюсь вести себя тихо, потому что не хочу никого отвлекать, хоть они и играют всего лишь на бутылку виски. Правда, Терри сказал, что это особенный виски. Другой датчанин, Йенс, тоже делает первый драйв, но мяч уходит в сторону и падает в бункер!
[56] Он застревает под губой, и Йенсу требуется пять ударов, чтобы выбраться! Я говорю:
— Ага, застрял под губой.
Но дело в том, что на следующих лунках этот Йенс играет в миллион раз лучше.
— Этот Йенс чертов робот, — говорит Терри.
— Я знаю, у него должен был быть больший гандикап, проклятый швед!
— Он датчанин, Ронни, — говорит Терри.
— Одна фигня, — отвечает Ронни, но я знаю, что это не так, потому что ему не понравилось бы, если б я сказал, что американцы и мексиканцы — это одно и то же, потому что они разные, так говорят в фильмах, которые показывают по Четвертому киноканалу. — Проклятые викинги, кровожадные грабители-насильники, их чертов социализм превращает их в хладнокровных убийц, а потом у них еще хватает наглости говорить, что это мы, засранцы, разжигаем войну!
Но Терри его не слушает, он концентрируется на игре и щурит глаза, стараясь увидеть флаг. Лунка номер восемь.
