Где-то посреди всего этого они услышали, что комиссар вопит так, как не полагается ни одному комиссару. Крики продолжались целую вечность, и серобокие удивлялись, как один человек может столько кричать, но в конце концов наступила тишина. Некоторое время спустя люк распахнулся и рубаки вышли наружу, все до единого заляпанные кровью и какой-то черной слизью, которая воняла будто яма с трупами. Ведьма тряслась под своими одеяниями, и майор Уайт наблюдал за северянкой словно ястреб и вроде как даже боялся ее. Полковник тут же схватил огнемет и зашел обратно. Вернувшись, Катлер наглухо задраил люк и превратил каюту № 31 в могилу девяти человек. Девяти человек, и, возможно, чего-то большего…
— Белая Ворона спалил не какого-то серобокого психа, — продолжил голос из теней. — Думай шире, мужик. О более гадких штуковинах.
Подхватив фонарь, Модин тяжелыми шагами подошел к говорившему. Тот сидел, скрестив ноги и прислонившись к стене, не отрывая глаз от корявой флейты, которую в темноте вырезал из кости. Он работал над ней каждый день с начала варп-перехода.
— Более гадких, чем ты, мистер Жук? — прорычал огнеметчик, разозленный тем, как развалилась его маленькая безопасная ложь, и напуганный правдой.
Клэйборн Жук продолжил вырезать флейту, не обращая внимания на старое, затасканное оскорбление. Длинным бескровным лицом с выступающими скулами и острыми чертами боец напоминал северянина, но волосы у него были ярко-рыжими. «Жуком» — нормальным погонялом для Пустошей — прозвали его отца, но мать Клэйборна была северянкой. Долгая трагичная история со стремительным финалом, которая привела к тому, что парень оказывался чужаком везде, куда бы ни подался. Жук перенес немало страданий, физических и душевных, но после войны решил, что ему, в общем-то, на все наплевать.
— Не знаешь, что ли? — спросил он у Клетуса. — В варпе есть штуковины, которые только и ждут, чтобы забраться человеку в башку, а оттуда вырваться в большой мир.
— Мы в Пустошах на это дерьмо про Адское Пламя не покупаемся, — презрительно ухмыльнулся огнеметчик. — Все эти страшилки нужны для того, чтобы держать дикарей в узде! Конечно, полукровка типа тебя…
— Ты говоришь, что не веришь в демонов, брат Модин? — Джойс внезапно вырос позади Клетуса с встревоженным выражением на честном лице. — Или ты хочешь сказать, что не веришь в Святое Евангелие Бога-Императора?
— Не-не, погодь, я не это имел в виду… — залопотал Модин, не совсем понимая, что же он имел в виду. Здоровяк обернулся к товарищам в поисках поддержки, но даже Дикс смотрел куда-то в сторону. Только Бун, слишком тупой, чтобы ощутить повисшее напряжение, ухмыльнулся в ответ. Клетус чувствовал силу во взгляде новичка, казалось, что перед ним стоит взявший след охотник на ведьм, готовый зажечь костер. — Слушай, я просто говорил…
— Рядовой Модин хотел сказать, что разожрался до неприличия и свет Императора огибает его массивное тело! — гаркнул Уиллис Калхун, выступая из теней.
Сержант был невысоким коренастым ветераном лет за пятьдесят, с головой, похожей на пулю: безволосой, растущей прямо из плеч и чуть ли не заостренной вверху. Большинство мужчин в полку были выше Калхуна, но в его компактном теле помещалось столько концентрированной ярости, что даже гориллы из «Пылевых змей» не связывались с ним.
Прошагав напрямую к огнеметчику, сержант уставился ему в лицо снизу вверх.
— Наш рядовой Модин — кусок жареного гроксячьего дерьма, но он все равно готов слизывать ржавчину со святого трона Императора. Не так ли, рядовой Модин?
— До последнего золотого пятнышка, сэр! — проорал Клетус, глядя в бесконечность.
— Чертовски верно! — кивнул Уиллис. — Ладно, праведные вы черви, отдохнули — и хватит! Нам выдали десантное судно, так что поднимайте свои жалкие задницы!
Пока девять подопечных сержанта хватали вещички, Калхун внимательно рассматривал бойцов. Натурально, они были неотесанными мерзавцами, смутьянами и тупыми здоровяками, угодившими на самое дно полка. Да, «Пылевые змеи» получали наказания, словно герои — медали, но это были его мерзавцы, которые могли преотлично насовать любому врагу.
Проходя мимо командира, юный Джойс по-прежнему хмурился, и Уиллис покачал головой. Вот только еще не хватало, чтобы паренек начал вести себя как желторотый комиссар. Говорил же он Мод, что юноше не место в полку, но мать Оди спорила и ныла до тех пор, пока сержант не поклялся взять его под крыло. Уиллис Калхун не боялся ни одного мужчины, но, Кровь Императора, как же его извела эта баба! Если бы только парень не оказался таким чертовым святошей! Надо поговорить с молодым дураком, пока не дошло до смертоубийства, и научить кое-каким основным вещам.
В Империуме не было неверующих, но некоторые люди верили намного сильнее других.
— Вы сказали, что поговорите с ним. Уверили меня, что полковник образумится.
Произнося это, капитан Хардин Вендрэйк не сводил глаз с кавалеристов «Серебряной бури», отслеживая мельчайшие сбои в походке механических скакунов. Пока что всадники держали все под контролем, выверенной и элегантной поступью направляя шагоходы в трюмы ожидающих десантных судов. Даже Леонора неплохо справлялась, а ведь она, честно говоря, была худшим пилотом «Часового» из всех известных Вендрэйку. Капитан не стал бы держать девушку в отряде, если бы она не обладала другими, исключительными талантами…
Сдержав улыбку, Хардин снова обратился к другому офицеру.
— Вынужден признать, что я разочарован. Сэр, — вежливо закончил он.
— Не осуждайте мое решение, капитан, — раздраженно ответил Элиас Уайт. — После того, что случилось в Троице, Энсор Катлер заслуживает нашего доверия.
— Так ли это? — спросил Вендрэйк. — Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему мы сожгли тот старый городишко до основания.
— Потому что его надо было спалить! — прорычал Уайт.
Майор знал, что Хардин не любит вспоминать о Троице. Случившееся там сильно потрясло парня, но он был слишком горд, чтобы признать это. А может, произошедшее просто не вписывалось в его узкую, аккуратную картину мира. Заметив тревогу на лице Вендрэйка, Элиас заставил себя успокоиться и попробовал снова.
— Во имя Провидения, ты же был там, парень! Видел заразу собственными глазами!
— Честно говоря, я не уверен в том, что именно видел, — начиная нервничать, произнес капитан, — возможно, какое-то массовое помешательство… Когда полк приковылял туда, мы все исстрадались от голода и замерзли до полусмерти.
Хардин махнул рукой, закрывая тему.
— Кроме того, дело здесь не в Троице.
Уайт с отвращением покачал головой. Он ненавидел истинных патрициев вроде Хардина Вендрэйка, людей, взращенных на непоколебимой вере в собственное превосходство. С этой своей точеной челюстью и орлиным носом капитан выглядел героем войны с плаката, солдатом, на глазах которого погибли тысячи товарищей, хотя сам он отделался изящным шрамом. У Вендрэйка действительно имелась такая отметина, аккуратная тонкая полоска вдоль левой щеки, от которой дамочки постоянно с ума сходили. Впрочем, несмотря на щеголеватый облик и осознанное нежелание принимать некоторые вещи, парень не был дураком, поэтому Элиас не желал видеть его в числе врагов.
