— В двигатели метит! — завопил кто-то.
Баржа разразилась залпами мелкого калибра: серобокие, столпившиеся вокруг Хардина, обстреливали открытый сверху скиммер.
Внезапно «Пиранья» прекратила маневрировать и понеслась прямо на судно конфедератов, жужжа, будто гигантский москит. В следующую пару секунд Вендрэйк прикончил ее пилотов, зная, что уже поздно.
Поздно было уже давно, если не с самого начала…
Для Хардина с его распаленным Славой сознанием время словно бы растянулось, а приближающийся скиммер замер в нескольких метрах от цели — стрелой, лежащей на тетиве огненного лука. И вдруг кавалерист понял, что уже видел все это, те же смертоносные цвета, только на другом полотне: застывшие языки пламени и судьбу, уставившуюся на него через лобовое стекло.
— Говорит «Бель дю Морт», — ехидно пропел по воксу голосок Леоноры.
Стрела сорвалась с тетивы, и «Пиранья» ракетой врезалась в баржу.
— У Вендрэйка проблемы, — передал по воксу Мэйхен. Казалось, что рыцарь говорит с трудом, как будто борется со сном.
— Вас понял, — ответил Айверсон, глядя, как баржа по правому борту содрогается и замирает. Через несколько секунд она пропала в тумане, оставленная позади разогнавшимися кораблями арканцев.
— Нельзя их бросать, — тихо сказала ведьма.
— Я возвращаюсь, — передал Джон, баржа которого уже разворачивалась.
Хольт помедлил, а призрак Бирса покачал головой.
— Запрещаю, — скомандовал комиссар. — Продолжаем движение к комплексу.
— Да пошел ты в Преисподние, Айверсон. — Мэйхен отключил связь.
Баржу Вендрэйка тряхнул еще один взрыв, и на этот раз все судно задрожало, как в жестокой лихорадке. Со скрипом терзаемого металла корма накренилась в пылающее озеро, сбрасывая кричащих конфедератов, которые отчаянно пытались ухватиться за что-нибудь. Как только люди касались воды, их мгновенно окутывало пламя, будто арканцы загорались изнутри.
Хардин вонзил когти «Часового» в палубу и откинулся назад, стараясь держать равновесие на крутом уклоне. Прогремел третий взрыв, еще больше солдат заскользило к краю, но несколько везунчиков сумели ухватиться за ноги машины. Мгновение спустя мимо пролетел другой шагоход, едва не сбив «Серебряную бурю».
«Теперь нас только шесть, — подсчитала холодная, циничная часть Вендрэйка. — На этой развалюхе еще остался Арнесс, где-то ближе к носу. Когда судно пойдет ко дну, всадников останется четверо. И меня среди них не будет».
Корабль Мэйхена, издав грудной рев, встал борт о борт с тонущей баржей и выпустил шквал «кошек». Уже отчаявшиеся гвардейцы отцеплялись от палубы и прыгали к спасительным тросам. Другие, кашляя и матерясь, пробирались к борту по наклонной плоскости. Зуав, до этого упиравшийся в топливопровод, перепрыгнул на другое судно с двумя серобокими подмышкой. «Часовой» Арнесса удачно перескочил следом, унося нескольких бойцов, ухватившихся за кабину. Сам Вендрэйк, опасно балансировавший над озером, не решался сдвинуться с места. Любое движение погубило бы его.
— «Бель дю Морт» погибла в сражении по твоему разрешению, милый Хардин, — прошептал неровный голос по воксу.
Капитан пытался не обращать на это внимания. Он напрягался всем телом, стараясь держать шагоход ровно, и ощущал себя единым с машиной как никогда.
— Время почти пришло, любовь моя, — произнес призрак.
— Чего тебе надо от меня, мертвая сучка? — прорычал Вендрэйк, чувствуя, что теряет разум, и сцепление с палубой.
— Что ты, Хардин, разве так говорят с леди? — Смешок разбитого стекла, хриплый вздох мертвеца. — Я просто хочу, чтобы мы были вместе. Вечно…
«Часовой» Леоноры возник из клубов дыма и понесся но горящему озеру, словно вестник из Преисподних. На обугленном корпусе машины росли коралловые шипы, мерцающие нечестивой энергией.
— Тебе так много предстоит увидеть, Хардин. Просто нужно открыть глаза.
Из ее кабины струился радужный свет, словно пропущенный через призму гной, и шагоход оставлял за собой вьющиеся следы порчи.
— Ты не Леонора, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Ты вообще ничто.
— А кто же тогда ты, любовь моя?
— Я…
Трио чужацких бронемашин вырвалось из смога, сметая видение. Проблема с Леонорой мгновенно утратила значение, поскольку Вендрэйк задался более важным вопросом: «Как я их остановлю?»
Среди противников были две «Каракатицы», а вот третий оказался намного страшнее. Рама гравитанка была такая же обтекаемая, но зато он мог похвастаться тяжелым башенным орудием, при виде которого у Хардина кровь застыла в жилах. Прежде он никогда не встречал такого врага, но узнал его по описаниям: это был «Рыба-молот», основной боевой танк Империи Тау.
Пара попаданий из этой чудовищной пушки утопят шаланду Мэйхена. Он даже не успеет понять, кто его атаковал.
Внезапно Вендрэйк с пугающей ясностью понял замысел чужаков. Они могли за несколько секунд прикончить гибнущую баржу, но проявили терпение и использовали ее как наживку, чтобы подманить остальных арканцев. Корабль Мэйхена, притиснутый к тонущему судну, оказался в крайне уязвимом положении. Подстегиваемый Славой разум кавалериста бешено тасовал и отбрасывал возможные варианты, за доли секунды выстраивая тактические ходы и страшась опоздать. И, безнадежно захлебываясь в алхимической смеси наркотика с чувством вины, Хардин вдруг принял верное решение.
Я — «Серебряная буря».
Разжав когти, капитан прыгнул ввысь с накренившейся палубы. В высшей точке дуги он включил толчковые двигатели, закрепленные на ходовой части, и понесся вперед на огненной струе. Ведя улучшенного «Часового» на пределе возможностей, Вендрэйк гнал его наперерез летящей впереди «Каракатице». Это была безумная, невероятная попытка, почти еретическая из-за того насилия, которое совершалось над измученным духом машины, но ведь и сам шагоход был еретическим творением, которое давно вышло за допустимые пределы отклонений от стандартного шаблона.
Одержимый усовершенствованиями, Хардин превратил «Серебряную бурю» в нечто большее, чем «Часовой». Точно так же сам Вендрэйк сейчас сделался чем-то большим, чем человек, а мир, напротив, стал чем-то менее реальным.
Это мой Громовой край.
Шагоход капитана врезался лапами в БТР, пробив его броню и лишив управления. Пока «Каракатица» бешено кружила над озером, Хардин в мгновение ока просчитал траекторию прыжка и перескочил на соседнюю боевую машину, выпустив когти и паля из автопушки. Он приземлился, пропахал глубокие борозды в корпусе второго бронетранспортера и вскрыл его очередью снарядов. А затем Вендрэйк снова взмыл над водой.
Это мое искупление.
Пилот «Рыбы-молота», целившийся в баржу Мэйхена, так и не увидел кавалериста. Орудие как раз набирало энергию, когда «Часовой» с размаху обрушился на его ствол. Ионная пушка взорвалась, будто маленькое солнце, уничтожив верхнюю часть танка и ноги шагохода, а пылающая кабина ракетой взлетела в небо. Вендрэйк, вдавленный перегрузками в кресло, смотрел, как навстречу несутся тошнотворные облака. Тело пилота горело, а от разума не осталось почти ничего, кроме пепла.
