Бог заповедовал не вкушать плодов с древа познания и добра, ибо тогда смертью умрете. И точка. Но когда Ева, на свою и нашу беду, вступила в диалог со змеем, она преувеличила и сказала, что к ним нельзя и прикасаться. Змей, наверное, сильно порадовался преувеличению, облегчившему задачу совращения. Оставалось эту первую женщину слегка подтолкнуть к дереву и сказать: «Ну, видишь, ты прикоснулась и осталась жива. Ну почему бы теперь и не поесть этих свежих и приятных на вид плодов». Этот простой телесный опыт прикосновения мог вполне убедить бедную женщину в правоте змея, а дальше уже было дело техники.
Так и мы, когда видим человека, который все другим и ничего себе, так любит другого, что готов забыть о себе, должны задуматься. Если он не любит себя, из какого опыта он может почерпнуть любовь к другим? Ведь дан завет любить ближнего, как самого себя: если у меня нет образца этой любви, то каков может быть результат? И как же можно пытаться любить и прощать других, если ты не любишь и не прощаешь себя? Если ты не можешь помочь себе — как ты поможешь другому? В предыдущей главе мы узнали о зеркальных нейронах (с. 71). Именно благодаря им путем имитации человек может почувствовать то же самое, что делает другой. Среди врачей бытует шутка, что психиатры — это люди, которые смогли справиться со своими психическими болезнями и теперь учат этому других. Для кураторов наркоманов и алкоголиков это совершенно точно: лучшие руководители групп анонимных алкоголиков — бывшие ярые любители зеленого змея или бывшие наркоманы, собравшие всю волю в кулак и вырвавшиеся из липких пут зависимости. Их пример, их убежденность в том, что это на самом деле возможно, мотивирует их бывших товарищей по беде лучше всяких слов и, возможно, помогает лучше многих методик. Верно и обратное. Когда мы видим на экране очень полного диетолога, авторитетно предлагающего ту или иную теорию похудения, так и хочется сказать: «Врач, исцели себя сам».
Мне посчастливилось долгое время работать с Валентином Ивановичем Дикулем, человеком-легендой. Старшее поколение помнит его играющую мускулами полуобнаженную фигуру на ярко освещенной арене. Он поднимал платформу со стоящим на ней автомобилем, и весь цирк взрывался аплодисментами. Лица зрителей горели от восхищения, вызванного красотой и мощью тела артиста, покорившего многоцентнеровое железо, и — не меньше, а может быть, даже больше — силой его духа, победившего собственную немощь. История Валентина Дикуля, когда он на заре своей страстной любви к цирку, еще подростком, упал из-под купола, сломал позвоночник и был, казалось, обречен на неподвижность, а потом, вопреки всем врачебным прогнозам, смог сам буквально вытащить себя из инвалидного кресла, воодушевляет многих и по сей день. К нему привозят больных, из-за травмы или заболевания прикованных к постели годами. Со многими из них через несколько месяцев случается то, что они не могут назвать иначе как чудом. Они начинают сами ходить, хотя официальная медицина от них отказалась, и самый утешительный прогноз состоял в том, что они после многолетнего дорогостоящего лечения, если его осилят, сядут в инвалидную коляску и смогут сами себя обслуживать.
Валентин Дикуль поделился со мной наблюдением, выведенным из опыта многих тысяч таких людей, которым он смог помочь, и десятков, кому все-таки встать не удалось. «Очень много, — сказал Валентин Иванович, — зависит от окружения. Когда только привозят, я уже сразу вижу, кто пойдет, а кто нет. Если вокруг больного вьются мамы-бабушки-няньки, предупреждают каждое движение, не дают ему сделать никакого усилия, он не делает даже того, что с трудом, но мог бы сделать сам, то он так и останется больным несчастным инвалидом. Даже если мое оборудование будет из золота, если у больного нет воли или ему не дают захотеть стать здоровым, то помочь не смогу».
Любой фанатизм вреден. Тот, кто хочет проявить настоящую заботу о другом, предоставит ему возможность использовать силы своего организма, а не будет брать на себя полностью заботу о его потребностях.
Валентин Иванович знает, о чем говорит — не только по опыту многочисленных исцелений, но и из уроков собственной жизни. Он рано потерял родителей, воспитывался в детском доме, а после травмы его в инвалидном кресле привезли к бабушке, которая в то голодное время едва могла прокормить и обеспечить себя сама. У четырнадцатилетнего подростка просто не оставалось иного выхода, как подняться как Феникс из пепла — в прямом и переносном смысле — сначала на ноги, а потом к вершине славы.
Женщину вообще, а русскую или славянскую в особенности, с ее исходной готовностью безвозмездно и беззаветно отдавать себя другому, больше, чем кого-либо другого, подстерегает опасность попасть в ловушку безудержной самоотдачи — без ума и без меры, вредящей и себе, и близким. В гены любой женщины закон заботы о маленьком и беззащитном вписан большими буквами. Если быть точным, то гены кодируются не буквами алфавита, а триплетами оснований, но сейчас не будем в это углубляться, это особый интересный разговор, который поведем в заключительной главе.
Суть в том, что женщина-мать готова, не задумываясь, отдавать свое тепло, любовь, молоко, ночи, время, деньги, заботу — да всю себя без остатка, все, что у нее есть, — своему новорожденному ребенку. Она готова на девять месяцев и больше предоставить свое тело в качестве колыбели и материала для роста развивающемуся крохотному человечку.
Когда бездетная женщина страстно хочет ребенка, годами лечится от бесплодия, невольно приходит на ум: что, какие сочетания триплетов в геноме, какие мотивы заставляют взрослую работающую женщину жаждать другой деятельности? Почему она хочет сменить свою успешную устоявшуюся карьеру или спокойную непыльную работу, или сытую замужнюю жизнь на гонку по формуле 24/7, т. е. работу 24 часа в сутки 7 дней в неделю причем безо всякого материального вознаграждения? Ответ может быть в том, что она уже заранее любит своего еще не зачатого и не рожденного ребенка, каким бы он ни был.
Эрих Фромм выделял материнскую жертвенную любовь в совершенно особый вид любви, он писал: «Из-за альтруистического, бескорыстного характера материнская любовь считается высшим видом любви и наиболее священной изо всех эмоциональных связей».
Заметки на полях
Английский сериал «Записки юного врача» по мотивам одноименной повести Булгакова с Дэниелом Редклиффом (Гарри Поттером) в главной роли повествует про блестящего врача, ставшего в глуши забытого селенья законченным морфинистом. Врач делит ложе со своей санитаркой, и вот — постельная сцена, которая должна показать, как наркоман превращается в импотента, и одновременно — самоотверженность простой русской женщины. После очередной неудачной попытки полового акта его партнерша произносит нечто успокаивающее, что в переводе звучит примерно: «Ну ничего, в следующий раз у вас получится, и я получу больше удовлетворения». Вы представляете себе, чтобы в начале прошлого века баба из далекой деревни могла вот так прокомментировать действия мужика, тем более стоящего на иерархической лестнице гораздо выше ее? Чтобы это случилось, она, во-первых, должна хотя бы в общих чертах представлять себе, что в постели находятся партнеры, а не она является пассивным субъектом активных мужских действий. А во-вторых, осознать свои законные потребности, да еще и озвучить их, что представляется уж совсем невероятным. Но вот поди ж ты, именно так продвинутые иностранные режиссеры представляют себе и транслируют зрителю безмерное русское женское самоотречение.
