Сёдерстедт осмотрел стол. На нем стояла та же свадебная карточка, точнее, другая, но из той же серии. Улыбки супругов здесь были не такие широкие, не такие самоуверенные, в них сквозила невнятная тревога. Различия между фотографиями очень заинтересовали Сёдерстедта, любившего полутона и нюансы.
Как и у мужа, у Юстине было много различных записей, Сёдерстедт не преминул в них покопаться и заглянул в ящики, хоть все это было не очень законно. Он даже переписал тексты записок и пролистал ежедневник. В углу комнаты обнаружился миниатюрный ксерокс, и Сёдерстедт скопировал, постоянно прислушиваясь, не идет ли кто, заметки за текущий, прошлый и следующий месяц. Этого должно хватить. Уложив ксерокопии ежедневника и копии записок в портфель рядом с бумагами Эрика и вернув ежедневник на место, Сёдерстедт через комнату Эрика вышел в коридор и спустился вниз по лестнице. Приветливо кивнув секретарше, которая сидела с такой миной, будто наелась поганок, Сёдерстедт покинул здание и раскрыл свой украшенный мишками зонт.
“Луди” был припаркован по другую сторону площади Густава Адольфа, возле Оперы, и Сёдерстедту пришлось бежать через площадь, прижимая к себе портфель с документами, чтобы они не намокли под проливным дождем. Зонтик с мишками прикрывал ему только голову.
Основательно вымокнув, он наконец добежал до машины, плюхнулся на сидение и открыл портфель. Перед встречей с Юстине Линдбергер он хотел просмотреть записи ее ежедневника, чтобы иметь на руках козыри, хотя в глубине души надеялся, что они ему не понадобятся.
Сёдерстедт завел машину и поехал вдоль Стрёммена, мимо ресторана “Оперный погребок”, пересек полуостров Бласиехольмен, проехал пристань, поднялся по Сибюллегатан до перекрестка с Риддаргатан и повернул направо возле Музея армии. Дурацкий воздушный шар, на котором все лето катались туристы, теперь намок и выглядел жалко.
Въехав на горку, Сёдерстедт остановился и, грубо нарушив правила, припарковал машину перед воротами магазина. Потом метнулся через улицу и, спрятавшись от дождя под козырьком подъезда, нажал на звонок возле таблички “Эрик и Юстине Линдбергер”. После четырех сигналов послышался слабый голос:
— Да?
— Юстине Линдбергер?
— Это что, опять пресса?
— Полиция. Инспектор Арто Сёдерстедт.
— Входите.
Замок зажужжал, и Сёдерстедт вошел, лифта в подъезде не было, Арто пешком поднялся на шестой этаж и увидел Юстине, стоящую в открытых дверях квартиры. Вигго Нурландер не преувеличил, описывая ее красоту, хотя использовал он при этом совсем не поэтичные выражения. У Сёдерстедта промелькнуло в голове сравнение с длинноногой арабской принцессой, мчащейся по пустыне на белом скакуне. Но он тут же устыдился банальности своей ассоциации.
— Сёдерстедт, — отдуваясь, представился он, помахивая полицейским удостоверением. — Надеюсь, я не очень помешал.
— Входите, — снова повторила она слабым от слез голосом.
Квартира была такой, как он и ожидал. Элегантной, буржуазной, дорогой, но не кричащей, не вычурной, скорее сдержанной и стильной. Неосознанно Сёдерстедт пытался и все не мог подобрать точное определение.
Ему предложили присесть на кожаный новый, будто только что из магазина, диван, который оказался, на удивление, удобным и наверняка был предназначен не только для сидения, но и для сна. Юстине села на краешек стильного деревянного стула по другую сторону овального столика из стекла. Здесь же был выход на балкон, откуда открывался вид на залив Нюбрувикен и остров Шеппсхольмен.
— Примите мои соболезнования, — тихо сказал Сёдерстедт. — Вас очень утомили журналисты?
— Это просто ужасно, — ответила она.
Сёдерстедт решил не уточнять, что она имеет в виду — журналистов или случившееся. Он просто перешел к делу.
— Есть ли у вас причины подозревать кого-то в убийстве вашего супруга?
Женщина еле заметно покачала головой. Она все время смотрела куда-то мимо Сёдерстедта, не повернула она головы и сейчас.
— Нет, — сказала она. — Это ведь был серийный убийца. Кого я могу подозревать?
— Может быть, есть другие варианты? Ваши связи с арабскими странами?
— Наши контакты были очень мирными.
— В пятницу вы собирались ехать в Саудовскую Аравию. В связи с чем?
Она наконец подняла на него глаза. В них плескалась боль, но на короткое мгновение Сёдерстедт увидел за этой болью другую, более сильную: это было чувство вины, превосходящее то, которое обычно испытывает супруг, переживший своего партнера, вины за то, что навсегда останется несказанным или невыясненным. Здесь было что-то большее. Сёдерстедт не сомневался в этом, но взгляд Юстине, скользнув по нему, снова углубился в себя, прежде чем Сёдерстедт успел что-то сказать.
— Мы должны были обсуждать новые законы, регламентирующие импорт в Саудовскую Аравию, и то, как эти законы скажутся на шведских малых предприятиях. Какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Наверное, никакого. Я просто хотел прояснить ситуацию. Теперь вы, видимо, туда не поедете, может ли ваше отсутствие на этих встречах быть кому-то на руку?
Она долго и тяжело качала головой.
Потом снова подняла глаза на Сёдерстедта, и он заметил в них какое-то новое выражение.
— Вы хотите сказать, что это не кентукский убийца или как он там называется?
Она словно выплюнула эти слова.
— Я пытаюсь понять, нет ли другого объяснения, кроме чистой случайности, — мягко ответил Сёдерстедт.
— В мои обязанности входит помощь шведским предприятиям, торгующим в Саудовской Аравии, что, естественно, противоречит интересам национальных и других зарубежных предприятий. В настоящий момент только я полностью владею необходимой информацией, и мое отсутствие может быть выгодно конкурентам из других стран.
— На какие отрасли распространяется действие новых законов?
— Прежде всего, машиностроение. Но изменения не настолько значительны, чтобы привлечь преступников и, уж конечно, не дают оснований для убийства.
Сёдерстедт кивнул и сменил тему.
— Как бы вы описали ваши с Эриком отношения?
— Очень хорошие, — не раздумывая, ответила Юстине. — Очень, очень хорошие. Во всем.
— Не трудно работать вместе с мужем?
— Наоборот. У нас общие интересы. Были общие интересы. Были! — вдруг крикнула она, вскочила и убежала в туалет. Сёдерстедт услышал, как с шумом полилась из кранов вода.
Он поднялся, прошелся по квартире и увидел, что она гораздо больше, чем ему показалось в первый момент. Он шел и шел, а конца все не было, и вдруг он снова попал туда, откуда начинал свой путь. На лестничной клетке было три двери, значит, Линдбергеры занимают целый этаж, который изначально был поделен на три квартиры. Он насчитал не меньше десяти комнат. Три туалета. Две кухни. Зачем две кухни?
