— В наши дни слишком многое является не тем, чем кажется.
Он сел в свое кресло.
— Я не знал, что в шведской полиции держат представителей нацменьшинств, — начал он, с ходу угодив пальцем в больное место. И продолжил: — Но даже Чавесу нельзя рассказывать про FASK. Барри — наше главное оружие в борьбе с серийными убийцами.
Он выдвинул ящик, вытащил оттуда два листа бумаги, положил их на стол, сверху положил ручку с логотипом ФБР.
— Не подумайте, что я вам не доверяю, но мое начальство приготовило для вас эти бумаги. Подписка о неразглашении, нарушение карается в соответствии с американским законодательством. Прочитайте и подпишите.
Они прочитали. Стилистические выкрутасы затемняли содержание. У обоих возникло инстинктивное желание отказаться и не ставить подпись под непонятной бумагой, но дипломатичность взяла верх. Они подписали.
— Отлично, — продолжил Ларнер. — Итак, на чем мы остановились? “Крутая команда”. Восемь членов, Боллза среди них нет. Командовал подразделением молодой двадцатипятилетний Уэйн Дженнингс, который к этому времени уже был ветераном и имел за спиной шесть войн и бог знает сколько убитых. Лучшие годы жизни, когда формируется личность человека, прошли на службе у смерти. Ему было двадцать семь, когда закончилась война, тридцать, когда К начал действовать. После войны Дженнингс вернулся на ферму умершего отца в восточной части Кентукки, у подножия плато Камберленд, если это вам о чем-нибудь говорит. Фермерством он не занимался, жил на ветеранскую пенсию. Подозрения по поводу Дженнингса были очень серьезные, и, говорят, со щипцами он умел обращаться виртуозно. Третий труд был найден всего в тринадцати милях от его дома. Что же касается остальных членов “Крутой команды”, то трое из них погибли в конце войны. Кроме Дженнингса оставалось еще четыре человека, их имена есть в наших материалах, к которым вы теперь получите доступ. В Кентукки жил еще один член группы, Грег Андровски, друг детства Дженнингса, но он покатился по наклонной плоскости и умер от наркотиков в 1986 году. То есть он жил на юго-востоке страны в те четыре года, когда там действовал К, но к тому времени уже совсем опустился и вряд ли мог быть убийцей. Его доконал Вьетнам. Остались трое. Двое из них переехали на север. Один в Нью-Йорк — Стив Хэрриген, он стал биржевым маклером на Уолл-Стрит и очень разбогател в восьмидесятые годы. Его бывший коллега живет в штате Мэн и зарабатывает тем, что возит туристов на рыбную ловлю. Оба были освобождены от подозрений. Третий, Крис Андерссон, переехал в Канзас-Сити и занялся продажей подержанных автомобилей.
— Он швед по происхождению? — спросила Черстин.
Ларнер слабо улыбнулся.
— В четвертом поколении. Его дед приехал из Кальмара, если вам это название о чем-нибудь говорит. Андерссон стоял вторым номером в нашем списке, он был ближайшим подручным Дженнингса, такой же хладнокровный, такой же испорченный тип. Но его алиби всегда было чуть лучше, чем у Дженнингса. К тому же Дженнингс противнее, для меня это был главный аргумент, конечно, сугубо эмоциональный. С учетом этого остается только удивляться, почему мне так долго разрешали возиться с моими подозрениями.
— Насколько вы были уверены в своих подозрениях?
Ларнер откинулся назад и сцепил руки на затылке.
Он взвешивал свои слова, прежде чем ответить:
— На сто процентов.
Ларнер вытащил толстую папку из старого шкафа, стоявшего рядом с доской для маркеров. В дверь заглянул Шонбауэр.
— Все готово, — сказал он.
— Пять минут, — отозвался Ларнер и бросил папку перед Черстин. Она раскрыла ее. Перед ними веером рассыпались фотографии. Портрет Дженнингса в возрасте тридцати лет: симпатичный молодой человек с волосами цвета спелой ржи, широкой улыбкой и стальным холодом в глазах. Фотография была словно сложена из двух половинок. Черстин прикрыла рукой верхнюю половинку и увидела смеющийся рот счастливого юноши, опустила руку вниз и вздрогнула от леденящего кровь взгляда.
— Вот именно, — радостно воскликнул Ларнер. — Вот именно. Когда мы к нему пришли, он был такой обаятельный, просто душка. В общем, нижняя половина фотографии. Но когда мы стали настаивать, вылезло то, что сверху.
Они проглядели остальные снимки. Юный Дженнингс в военной форме, он же постарше в кругу военнослужащих, он же на рыбалке, он же с автоматом, направленным в камеру, и нарочито страшным выражением лица, вот он танцует с девушкой из какой-то южной страны, вот держит ребенка на коленях, вот пристает к вьетнамской проститутке, а вот хохочущий Дженнингс приставил пистолет к виску голого писающего под себя вьетнамца, стоящего на коленях возле темного отверстия в земле. Черстин вынула эту фотографию и показала Ларнеру.
— Да, — кивнул он. — Когда видишь эту, про другие сразу забываешь. Ужасный снимок. Я бы получил кучу денег, если бы продал его “Тайм Мэгэзин”. Не понимаю, зачем он его хранил. Все эти фотографии мы нашли, когда обыскивали дом после гибели Дженнингса.
— Как он погиб? В деталях? — спросила Черстин.
— Под конец мы следили за ним круглосуточно, — начал было Ларнер, но тут же последовал новый вопрос:
— Как долго?
— Месяц до дня его гибели.
— За это время были совершены убийства?
— Трупы находили уже разложившимися, это затрудняло датировку смерти. Но вы абсолютно правы: шестнадцать трупов, относящихся к первому периоду, были обнаружены раньше. И хотя все инстанции были против, я твердил свое: чем дольше мы следим за ним и не находим новых трупов, тем больше вероятности, что убийцей является именно он. Можно продолжать?
— Да, конечно, — смутилась Черстин. — Извините.
— Я сам довольно часто ездил у него “на хвосте” и в тот день тоже был в машине наблюдения. Это было третьего июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Жара стояла страшная, дышать нечем. Дженнингс выскочил из дому и заорал на нас, в последние дни он так всегда делал. Казалось, он себя совсем не контролирует. Он подбежал к своей машине и газанул. Мы за ним, по шоссе на север, проехали миль десять. Скорость бешеная. Он скрывается от нас за поворотом, и вдруг оттуда начинает валить дым, мы подъезжаем и видим, что Дженнингс въехал в лоб грузовику. Обе машины горят. Я подошел насколько мог близко к его машине и увидел, что он еще двигается, но страшно обгорел.
— Самого столкновения вы не видели? — спросила Черстин.
Ларнер снова улыбнулся, всем своим видом демонстрируя уважение и восхищение. Йельм почувствовал себя лишним в этой комнате.
— Я понимаю, чем вызван ваш вопрос, Халм, — сказал Ларнер. — Нет, мы ехали примерно в двухстах ярдах позади, за поворотом, и его лица я не видел. Да, это место было как будто специально создано для имитации несчастного случая. Но оттуда невозможно скрыться, кругом поле и ни одной машины поблизости. Кстати, труп в машине опознали по зубам. Я и сам долго не мог поверить, что Дженнингс погиб. Но это так. Поверьте мне. И не повторяйте моей ошибки, не зацикливайтесь на нем. Мое упрямство помешало мне работать над этим делом. Я не смог больше создать ни одной достойной гипотезы. К остался для меня загадкой. Он сидел где-то в уголке и веселился, глядя, как я добиваю несчастного, безработного ветерана войны. Потом он, просто чтобы меня проучить, укокошил еще двоих в течение полугода. Оба были убиты гораздо позже, чем погиб Дженнингс. А потом К ушел в подполье.
