— Как используется дальний склад? — спросил Йельм.
— Резервное помещение, — ответила женщина, не поднимая головы. По-видимому, ей уже неоднократно задавали этот вопрос. — Обычно он пустует. Но на случай больших поставок нужно иметь запасные площади. Этот склад не единственный.
— Там кто-то бывает?
— В складских помещениях никого не бывает, там держат товары, — отбрила она.
Йельм поговорил со складскими рабочими. Никто ничего не знал, никто ничего не понимал. Ограбления да, бывали, но убийства — это что-то запредельное.
Йельм устал и отправился к себе.
К себе в полицейское управление.
* * *
Черстин Хольм была не в силах вести трудный и щепетильный разговор с родителями Бенни Лундберга. Смена часовых поясов и напряженная рабочая неделя давали о себе знать. Глаза слипались. Но она все равно продолжала сидеть в маленькой квартирке в Багармоссене и слушать испуганных и несчастных родителей, обвиняющих лично ее в своих несчастьях.
— Полиция работать не умеет, — говорил отец. Он крепился, но глубокое отчаяние слышалось в каждом его слове. — Если бы полиция ловила бандитов вместо того, чтобы искать к ним “индивидуальный подход” и заниматься черт знает чем, наш сын не лежал бы сейчас, блин, как бревно. Пуля в лоб — и то лучше. Набрали одних баб в легавку! Я вот сторожем работаю, хоть и старый и толстый, но десятку таких вертихвосток, как ты, фору бы дал, уж точно.
— Я знаю, — сказала вертихвостка и попыталась продолжить расспросы.
— Пусть мужчины делают свое дело, а женщины свое, не лезьте, куда не надо.
— Вашего сына искалечил мужчина, а не женщина.
— Что ты меня учишь! — заорал сбитый с толку отец. — Раньше хоть дома не трогали! А теперь нигде покоя нет!
— Перестаньте! — рявкнула Черстин, ей пришлось повысить голос. — Сядьте.
Крупный, высокий мужчина посмотрел на нее сверху вниз, запнулся на полуслове и вдруг сел, как напроказивший мальчишка. Черстин заговорила:
— Я очень вам сочувствую, но чтобы вернуться к жизни, Бенни нужна ваша помощь, а не пуля в лоб.
— Ларе никогда бы не смог выстрелить, — всхлипнула маленькая сгорбленная мать. — Он просто…
— Я знаю, — прервала ее Черстин. — Давайте об этом забудем и постараемся спокойно ответить на вопросы. Бенни жил с вами. В августе он отдыхал. Вы знаете, почему он сейчас опять взял отпуск?
Отец молчал. Мать, дрожа всем телом, ответила:
— В августе он ездил на Крит с друзьями из армии. Снова уходить в отпуск он не собирался. Но он теперь нам почти ничего не рассказывает…
— Он объяснял как-нибудь, почему не ходит на работу?
— Ему дали дополнительный отпуск. Вот все, что он сказал. Бонус.
— Бонус за что?
— Он не сказал.
— Каким он был в эти дни?
— Довольным. Он давно не был в таком хорошем настроении. Оживленным. Как будто выиграл в лотерею или еще что-то в этом духе.
— Он как-нибудь это объяснял?
— Нет, никак. Но мы и не спрашивали. Я немного волновалась, думала, вдруг он опять ввязался в какую-то историю, ведь он только-только получил хорошую работу.
— А он уже ввязывался в истории?
— Нет.
— Я пришла к вам, чтобы найти, — Черстин чуть было не сказала “убийцу”, — мучителя вашего сына. Я не собираюсь засаживать Бенни в тюрьму.
— Он был скинхедом. Раньше. Потом пошел на курсы береговой охраны и стал другим человеком. Он хотел быть профессиональным военным, поступал в школу полиции, но не прошел по оценкам. Потом подвернулась эта работа в охране. Мы очень обрадовались.
— У него есть судимость? — спросила Черстин и тут же прикусила язык. Такие вещи нужно не спрашивать, а знать заранее. Неужели нельзя было послать сюда кого-то более осведомленного? Гуннар Нюберг рвался в бой. А этот старый перец послал ее, хотя она только что вернулась из США.
— Когда был подростком, его несколько раз судили за драки, — едва слышно пробормотала мать. — Но он бил только черномазых, — поспешно добавила она.
“Боже милосердный!” — подумала Черстин Хольм, а вслух сказала:
— В последнее время ничего не случалось?
— Нет.
— Можете рассказать про вчерашний день?
— Бенни был очень напряжен. Сидел в комнате и много разговаривал по телефону.
— Вы не слышали, о чем?
— Вы думаете, я буду подслушивать разговоры собственного сына?
“Да”, — подумала Черстин.
— Нет, — сказала она вслух. — Но вы могли случайно услышать.
— Не могла, — отрезала мать.
“Только не надо больше скандалов”, — вздохнула Черстин, надеясь, что ее вздох прошел незамеченным.
— Извините, — устало проговорила она. — Что же было дальше?
— Он вышел из дому часов в пять. Куда — не сказал, но был на взводе и очень нервничал. Как будто его где-то ждал выигрыш, или что-то в этом роде.
— Может, он что-нибудь сказал, намекнул, куда идет?
— Он сказал только: “Скоро, мать, вы сможете отсюда переехать”.
— Вы что-нибудь трогали в его комнате?
— Мы всю ночь просидели в больнице. Нет, я ничего не трогала.
— Можно мне взглянуть?
Ее проводили в комнату, которая со стороны легко могла сойти за детскую. Дверь снаружи была сплошь залеплена фантиками от жевательной резинки.
Внутри комната выглядела совсем иначе. Черстин поблагодарила мать и закрыла дверь прямо перед ее носом. Огромный шведский флаг закрывал две стены, прямо под ним, в углу, стояла кровать. Черстин подняла флаг и заглянула под него. Там висели плакаты. Что на них было изображено, она не поняла, но узнала символику — черно-бело-желто-красные полосы, судя по всему, нацистские флаги в миниатюре. Они проглядела диски. В основном хеви-металл и несколько новонацистских записей. Было очевидно, что Бенни остался верен прежним идеалам.
Черстин подошла к телефону, стоящему на тумбочке, и поискала записную книжку. Книжка оказалась на полу. Она была пустой, но на первой странице отпечатались буквы и цифры. Ими займутся эксперты-криминалисты. Черстин нажала кнопку повтора и недовольно поморщилась: последний звонок был в службу точного времени. Лундберг проверял часы. Видимо, его где-то ждали, вот только кто и где, неизвестно.
Черстин позвонила в сервисную службу.
— Это Черстин Хольм, из уголовной полиции. У вас высветился мой номер? Отлично. Проверьте все входящие и исходящие звонки за последние сутки и пришлите их в Государственную уголовную полицию комиссару Яну-Улову Хультину. Это очень срочно. Спасибо.
