“Я теперь ясно вижу, до чего вредно влияла эта обстановка (домашняя. — П. Б.) на мой, в сущности, не такой дурной характер. От природы я не зла и с детства была необыкновенно чутка ко всему, но этой чуткостью почти всегда пренебрегали, обращаясь со мной не в меру резко и строго”, — пишет она. И здесь-то, возможно, таится главная причина того, что Лиза не сходилась с курсистками и интернатками. В каждом кружке и каждом общежитии всегда есть свои лидеры, “заводилы”. Либо харизматичные — им подчиняются добровольно, даже ищут их благосклонности; либо крикливые и напористые, с такими стараются не спорить.
И те и другие — своего рода “деспоты”. А Лиза всей душой ненавидела деспотизм!
“В результате, — пишет она, — я обратилась точно в mimosa sensitiva
[21]: робко и застенчиво, но доброжелательно относясь к людям, я не сторонюсь от них и с теми, которые мне симпатичны, не прочь сойтись… Но… стоит не понять меня, стоит в ответ на первые шаги с моей стороны не сделать шагу со своей стороны — и я моментально переменяюсь, становлюсь сдержанна, равнодушна, холодна, как камень… Или же наоборот: на первых порах знакомства, когда я еще не успела рассмотреть человека и поэтому не желаю сходиться с ним ближе, я держу себя очень сухо, так что это даже замечают… Я вспыльчива: рассердившись, могу иногда говорить резко, а потом, в глубине души, мне всегда бывает очень стыдно, и я готова просить прощения”.
Между тем Дьяконова попала на курсы в горячее время! 90-е годы — самый пик борьбы “марксистов” и “народников”. Об этой борьбе, в которой, по убеждению интеллигенции, решалась вся будущая судьба России, была написана первая книга молодого Владимира Ленина “Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?”. Прочитанная в качестве реферата в самарском кружке русских марксистов, эта статья в 1894 году вышла отдельным изданием — нелегальным, отпечатанным гектографическим способом. В распространении брошюры активное участие принимала подруга Владимира Ульянова, вскоре ставшая его женой, — Надежда Крупская. С 1889 по 1890 год она училась на математическом отделении Бестужевских курсов, которые бросила, с головой уйдя в революционную борьбу.
Но отношения с “бестужевками” Крупская поддерживала и после отчисления. Между прочим, среди ее ближайших подруг и соратниц оказалась… Е. А. Дьяконова, “бестужевка” и работница нелегальной Лахтинской типографии, арестованная в 1896 году.
Имя этой Е. А. Дьяконовой так часто встречается в советских работах о Бестужевских курсах, что автор этой книги поначалу даже усомнился: не было ли в жизни Елизаветы Дьяконовой этого “тайного” сюжета, никак не отраженного в ее дневнике?
Нет, не было. Близкая подруга Крупской — Екатерина Александровна Дьяконова, — скорее всего, не была даже родственницей Лизы. Однако судьба этой Дьяконовой тоже по-своему интересна.
После провала Лахтинской типографии и ареста Екатерина Дьяконова сначала была отпущена на поруки, но по окончании следствия выслана из Петербурга в город Нолинск Вятской губернии. В этой же губернии в то время отбывали ссылку известные революционеры Бауман, Дзержинский, Воровский и другие. Находясь в Нолинске, Дьяконова переписывалась с Крупской, также оказавшейся в ссылке в Шушенском вместе с Лениным. Через жену писателя Горбунова-Посадова, сподвижника Толстого и одного из организаторов народного издательства “Посредник”, Екатерина Дьяконова получала переводную и другую литературную работу. Одновременно она сама увлеклась писательством и написала несколько документальных романов — “Царство фараонов: Рассказы из истории Египта” и “Борец за правду, славянский учитель Ян Гус”, — которые вышли после ее смерти и имели определенный успех. В 1900 году она вышла замуж за политического ссыльного Жилина и взяла его фамилию. В письмах к сестре строила планы дальнейшей жизни, но в декабре 1900 года скончалась после родов. Предполагают, что в память о ней Крупская взяла себе псевдоним Катя, которым подписаны некоторые ее письма.
Как и в случае с Ольгой Добиаш, это также был один из вариантов судьбы Дьяконовой. Почему бы и нет? Бестужевские курсы были идеальной средой для воспитания революционерок. По официальным донесениям полиции, в 1870–1890-х годах в России не было ни одной революционной организации, в которую бы не входили слушательницы Бестужевских курсов. Они были членами “Земли и воли”, “Народной воли” и всех социал-демократических кружков. В 1895 году, когда Дьяконова поступила на курсы, Лениным была создана организация “Союз борьбы за освобождение рабочего класса”, в работе которой приняли участие многие “бестужевки”: Крупская, Якубова, Книпович, Ванеева-Трухановская, Сущинская, Изотова-Виноградова, Соловьева, Ушакова, Иванова, Чагина и, наконец, упомянутая однофамилица Лизы — Дьяконова. Но ни одна из них не встречается в дневнике Лизы.
И это понятно. Революционеры не понравились ей. В интернате ходили по рукам зажигательные брошюры, и она внимательно ознакомилась с некоторыми из них. Ее возмутила история так называемого “Чигиринского дела” — неудачной попытки народовольцев во главе с Яковом Стефановичем поднять крестьянский мятеж в Чигиринском уезде Киевской губернии в 1877 году. Для этого Стефанович с товарищами сочинили подложную “Высочайшую тайную грамоту”, а сам Стефанович выдавал себя за царского посланника. Заговор был раскрыт, участники арестованы. Но главные организаторы — Дейч, Стефанович и Бохановский — бежали из тюрьмы, а десятки крестьян на долгие годы отправились в ссылку и на каторгу.
“Что это? — задумалась Лиза. — Тяжелый, смутный сон или печальная действительность? И это все было, и это все правда? Да что же это такое, или эти люди действуют как в угаре от собственных идей? Разве так нужно работать на пользу народа?”
Она ведь сама недалеко ушла от народа, в их семье еще была жива память о предках Дьяконовых.
Крепостное право она переживала как глубоко личную историю, как обиду, когда-то нанесенную дворянами ее роду. Вот почему взгляды народника Семевского так взволновали ее! Она даже не ожидала от себя такой реакции!
Я прочла недавно в сборнике для самообразования статью Семевского по крестьянскому вопросу, и так как по этому предмету еще ничего не читала, то была так поражена, мне вдруг с такою поразительною ясностью представилась картина “сыновей несправедливости”, как называю я крепостное право, — что я, как уничтоженная, бросилась на постель и долго не могла заснуть, чувствуя сильное возбуждение. Мне хотелось сейчас же идти к народу, сделать для него, хоть что-нибудь сделать.
В феврале 1896 года Дьяконова оказалась на “чаепитии”. Так назывались массовые студенческие мероприятия в университете, разрешения на которые давались один раз в год.
По сути, это был митинг студенческой молодежи вместе с сочувствующими профессорами. Своего рода “выпускание пара”.
Выступали профессора и сами студенты. Главной темой “чаепития” был вопрос о возможности примирения марксистов и народников. Если коротко обозначить суть расхождений между ними, она сводилась к пониманию капитализма как высшей стадии разделения труда и отчуждения средств производства от самих производителей. С точки зрения марксистов, это был, может быть, и неприятный, но естественный результат развития общества. Русские марксисты буквально восприняли труды Маркса о европейском капитализме — почти так же, как русские “дарвинисты” воспринимали труды Дарвина об “органической эволюции”, перенося ее с живых организмов на человеческое общество. С точки зрения “органистов”, человек — это высокоразвитое животное. Высшей формой эволюции человека является общество, которое приходит на смену личности. Стимул эволюции тот же, что и у живых организмов, — скудость средств к существованию, которая ведет к разделению труда, объединению людей в классы и в конечном итоге — к возникновению “идеального” общественного организма под названием социализм.
