Часть четвертая. Несчастный случай
Газеты
альпийская газета
Известия с немецких, австрийских, швейцарских гор, курортов, дач и купаний № 383, 1902
[61]
Двумя земляками Елизаветы Дьяконовой, парижской студентки, которая воспользовалась каникулами, чтобы посетить свою тетку в Зеехофе на Ахензее, — нам сообщено с представлением свидетельства общинного начальства в Ахентале, что упомянутая дама 10 августа отправилась из гостиницы в Ахензее к Уннитцу
[62] и с тех пор пропала. Можно предположить, что легко одетая в короткое резиновое дождевое манто, белую соломенную шляпу и легкие английские башмаки 26-летняя дама заблудилась в холодную ночь в Уннитцском ущелье. Предпринимавшиеся с тех пор попытки отыскать ее или ее тело не имели результатов. Нашими поручителями внесена при Ахентальском общинном управлении сумма в 100 крон, которая достанется тому, кто предложит надежный способ найти погибшую. К сожалению, со времени ее исчезновения прошла уже неделя. Могущие быть известия просим присылать в нашу редакцию.
На наше сообщение в № 383 о пропавшей Дьяконовой нам написано: “На Вашу статью о падении в области Ахензее позволяю себе сделать почтительное сообщение, что я со своими родителями прибыл в отель Зеехоф 11 августа в чрезвычайно туманную, дождливую погоду. Из разговора на следующее утро с братом хозяйки, членом известной семьи Рейнер, я узнал, что за день перед тем молодая девушка в легкой одежде и тонких башмаках — говорили даже, в домашних туфлях! — взошла на ближний холм, чтобы выпить стакан молока, и с тех пор не возвращалась. Сообщение г-на Рейнера быстро распространилось между остальными гостями отеля, и можно представить себе тревогу, когда одна спасательная экспедиция за другой возвращались без успехов. Один из проводников, принимавших участие, говорил мне лично, что наверху господствует такой густой туман, что местами нельзя видеть руку перед глазами, и что по свежевыпавшему снегу можно заключить, что в те ночи температура была самое большее +2°. Поэтому нет никакого сомнения, что молодая женщина поплатилась смертью за свое легкомыслие”.
Лиза
На вид ей было лет 20… Она приехала вечерним поездом. Девушка, которая путешествует одна, сама по себе вызывает подозрение, а эта, русская, свалилась всем, как снег на голову! Впрочем, в гостинице уже жили ее родственники — тоже русские. Тетушка — богатая, набожная и властная дама. Дочь тетушки — Мария. И муж Марии — молодой поэт с прибалтийской фамилией.
Тетушка — пожилая, но еще миловидная дама, с поджатыми губами, расчесанными на пробор темными волосами и взглядом, в котором говорилось, что она людей видит насквозь, но осуждать их без лишней надобности не будет. Все знали, что она вдова и одна из самых богатых женщин в России. Но внешне это никак не проявлялось. Обедать и ужинать спускалась в общую столовую. Как все, совершала ежедневные моционы по набережной Ахензее. С прислугой была вежлива, с гостями дружелюбна. Одно было плохо. У женщины было совершенно непроизносимое имя! Евпраксия!
Дочь была полной противоположностью матери. Это было зависимое существо. Она обожала своего мужа и везде ходила за ним, как тень. Впрочем, супруг был и вправду красив! Благородное арийское лицо, грустные, задумчивые глаза, зачесанные наверх волосы и распушенные, как у кота, усы, что делало его забавно похожим на австрийского гвардейца.
Девушка вошла в гостиницу уверенным шагом. Но это, как вскоре выяснилось, объяснялось не уверенностью, а ее неровным характером. Родственники облобызались, даже прослезились, как это принято у русских за границей. Но было заметно, что появление Лизы их скорее озадачило.
“Какая ты стала авантажная! — заметила тетушка. — Сразу видно, что из Парижа!” После ужина они с племянницей закрылись в комнате тетушки и долго и шумно о чем-то спорили, так что звуки их разговора доносились до столовой. Из комнаты племянница вышла одна, в приподнятом, возбужденном настроении. Она заявила кузине и ее мужу, что поедет в Мюнхен с ними — послезавтра, а завтра, чтобы даром не терять времени, пока они станут упаковывать вещи, она отправится на Уннитц, побывать на которой считал долгом каждый, кто приезжал в Ахенталь.
Дело в том, что Лиза действительно свалилась родственникам, как снег на голову. Если бы она приехала двумя днями позже, она бы их не застала. В начале августа погода в горах резко испортилась. По утрам на долину и озеро опускался такой туман, что вокруг ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. К десяти утра туман рассеивался, и начинался мелкий, противный дождь. Когда Лиза вошла в столовую, ее родня всеми мыслями находилась уже в Мюнхене, а не в горах. Не то чтобы ей были не рады. Просто… она была некстати. Некстати — и все. Так что решение девушки подняться на Уннитц, пока родня будет собирать свои вещи, было деликатным жестом с ее стороны. Но кузина встревожилась.
— Нет, Лиза, это невозможно!
— Почему?
— Да объясни же ты ей, Юргис!
— Да, Лиза, так делать нельзя, — согласился с женой поэт. — Вам нужен проводник, а его нанимают заранее. Не идти же сейчас ночью на деревню. Здешние тирольцы — такие же баварцы, те же немцы. Давно дрыхнут со своими Барбарами.
— Мне не нужен проводник, — сказала Лиза. — Я прекрасно справлюсь одна. Вы меня отлично знаете!
И она достала из сумочки сложенную вчетверо карту, которую успела приобрести на вокзале.
— Вы рассуждаете, как англичане, — поморщился поэт. — Их тут много, и они ведут себя, словно это их колония. Когда им называют цену на молоко, они говорят: “Нет, это молоко не стоит этих денег”. В горы ходят одни, по этой карте. Верят ей больше, чем “баранам”, как они называют местных проводников.
— Ты сам называешь их жен Барбарами, — прервала его Мария, которая в присутствии кузины считала нужным не только слушать мужа, но и возражать ему. — Хотя они не все Барбары. Я вот лично не встретилась здесь ни с одной Барбарой.
— Ты права, — меланхолично согласился поэт. — Это нехорошо с моей стороны. Тирольцы — милый, добродушный и трудолюбивый народ. Кстати, ты обратила внимание на их кожаные штаны?
— Почему я должна обращать внимание на их штаны?
— Ледерхозе! Тирольский дух и все такое… У них такие мужественные швы через всю задницу, чтобы лучше ее подчеркнуть.
— Ты о чем?!
— О заднице.
— Какое мне дело до их задниц?!
— Вот видишь, ты сама не уважаешь местные традиции. Если бы ты их уважала, то согласилась бы, что эти вертикальные швы через задницу, они такие… мужественные. В этом уверены все местные Барбары. Если бы ты их уважала, то, как настоящая женщина, оценила бы эти мужественные тирольские задницы.
