Весьма неблагожелательное жестокое назидание Гертруды Стайн дает основание предположить, что самая знаменитая жертва (в прямом смысле этого слова) моды погибла из-за своего «вычурного» костюма. Ремарка Стайн, возможно, была ответом на формулировку передовицы газеты The New York Times, сообщавшей о происшествии: «Вокруг шеи вычурно одетой, по своему обыкновению, мисс Дункан был обернут необъятный радужный шелковый шарф»
[369]. Вне зависимости от того, насколько необычным, эксцентричным и противоречивым был ее выбор в одежде, обстоятельства гибели Айседоры Дункан были поистине ужасающими. Кусочек ее шарфа хранится в коллекции отдела зрелищных искусств Национальной библиотеки Франции. Лоскут ткани находится в конверте с отпечатанным адресом L’Éclaireur, газеты в Ницце. Возможно, его сохранил Жорж Моревер, журналист и друг погибшей, чье имя также можно найти на конверте с надписью: «Шарф Айседоры в момент ее смерти». Бережно хранимый в архиве в пластиковом кармане вместе с еще одной трогательной реликвией – локоном трехлетнего сына Дункан, обрывок ее шарфа служит горестным и поэтическим напоминанием о нашей уязвимости. В 1913 году Патрик и его шестилетняя сестра Дердри утонули в результате автокатастрофы, когда машина, в которой находились дети танцовщицы, скатилась в Сену.
О страшной смерти Дункан напоминает фрагмент убившего ее шарфа, который словно повторяет жестокий сюжет ее удушения. Как и тело танцовщицы, бирюзово-желто-красный лоскут креповой ткани был отсечен лезвием и «задушен» обернувшимися вокруг него длинными жгутами бахромы. Шарф – не единственная реликвия, оставшаяся после смерти этой мученицы моды. Кусочки одежды прославленной танцовщицы разобрали ее друзья и поклонники, в том числе ее приемная дочь Ирма, владевшая кусочком бахромы, которую она срезала с шарфа и сохранила в конверте с похоронным объявлением в траурной рамке и инициалом «D»
[370]. Через месяц после смерти Дункан состоялась аукционная продажа ее вещей. «Роковая шаль» была куплена за 2000 долларов молодой американкой, имя которой не называлось, известно лишь, что она являлась наследницей владельца гавайских плантаций ананасов
[371]. В те времена роскошный «Студебеккер» продавался в США за 1895 долларов, а дешевый «Шевроле» – за 525 долларов, таким образом, шаль покойной Дункан можно рассматривать как серьезное капиталовложение
[372]. Мне не удалось найти шаль целиком, но фрагмент бахромы, ранее принадлежавший подруге Дункан Мэри Дести, находится в специальном хранилище Университета Калифорнии в Ирвайне.
Будучи актрисой, Дункан упорствовала в том, чтобы надеть для поездки в спортивном «Амилкаре» объемный шарф вместо практичной и удобной кожаной куртки, шляпы и защитных очков, которые в то время надевали для езды в автомобиле. Ее спутник, француз итальянского происхождения Бенуа Фалькетто, молодой, симпатичный автогонщик и механик, которого Дункан прозвала Бугатти в честь элитной марки автомобилей, извинился за свой недостаточно чистый автомобиль и предложил даме надеть его кожанку, но она отказалась
[373]. Можно предположить, что пятидесятилетняя женщина хотела изысканно одеться ради своего шофера, молодого мужчины, которого она считала привлекательным. Шарф Дункан не был данью моде – танцовщица носила декоративные шали и шарфы с бахромой на протяжении нескольких десятилетий, и они стали частью ее фирменного стиля. Однако в 1927 году шарфы с бахромой пользовались особенной популярностью. За месяц до кончины Дункан французский профессиональный журнал о моде писал о расписанных вручную «сказочных» тканях в витринах магазинов, в том числе «объемных переливчатых шелковых шарфах с бахромой в тон», при виде которых «кокетки потеряют голову от зависти»
[374].
Газета The New York Times писала не вполне точно: расцветка шарфа Дункан была не «радужной», а восточной по стилю. Его вручную расписали эмигрировавший из России художник-оформитель Роман Шатов
[375] и художники его мастерской. Мэри Дести, американская подруга танцовщицы, участвовала в создании шарфа и подарила его Дункан в качестве памятного сувенира 1 мая 1927 года, в день рождения ее погибшего сына Патрика, чтобы порадовать в этот печальный день
[376]. «Экзотические» шали на протяжении столетия то входили в моду, то теряли свою популярность. В 1910-1920-х годах шали в русском и восточном стиле драпировали на плечах, чтобы смягчить силуэт простых платьев-«труб»
[377]. Вручную расписанные шарфы ярких анилиновых расцветок производили русские эмигрантки, покинувшие Россию после революции и открывшие бутики и элитные ателье в Париже
[378]. По словам Дести, шарф Дункан представлял собой «почти два метра длиной и полтора шириной отрез тяжелого крепа с большой желтой птицей, занимавшей почти все пространство, голубыми китайскими астрами и черными иероглифами – изумительная вещь»
[379]. Нам остался лишь крошечный намек на этот орнамент в виде клочка материи из Парижа.
Мэри Дести, известная своей склонностью к преувеличениям, описывала шарф как «свет жизни Айседоры» и утверждала, что, когда она преподнесла его ей в подарок, та «чуть с ума не сошла от восторга». В своих воспоминаниях она приводит восторженные слова Дункан: «Ах, Мэри, он как новая жизнь, как надежда и счастье. Никогда не видела ничего подобного. Ба! Да он как живой. Посмотри, бахрома шевелится, будто живое существо. Мэри, я никогда, никогда не расстанусь с этим шарфом! Всегда его мягкие красные складки будут греть мое бедное печальное сердце». Примерив его «сотней различных способов, одновременно танцуя перед зеркалом», Айседора сказала: «Этот шарф обладает магической силой, дорогая; я чувствую, как от него исходят волны энергии… Какой алый цвет – это цвет сердечной крови»
[380]. Всего лишь четыре месяца спустя та же самая вещь станет полицейской уликой, и Дести опознает «роковую шаль», насквозь «пропитанную драгоценной кровью [Дункан]»
[381]. Печально, что шарф, которым танцовщица столь дорожила, «что никуда без него не выходила», был изрезан на мелкие кусочки и распродан на аукционе после ее гибели, бесследно исчезнув. Однако осталась аура шарфа как потенциально смертельного аксессуара. Как пишет в своем блоге «Театр моды» историк моды Эмбер Джейн Бутчарт, об этом несчастном случае и через несколько месяцев напоминала обложка журнала Vogue, выполненная Жоржем Лепапом (ил. 1 во вклейке)
[382]. В воображении Лепапа смертоносный шарф превратился в причудливую черно-белую завитушку, раскручивающуюся от шеи девушки-флаппер и воздушными петлями рисующую название журнала. На иллюстрации нет изображения автомобиля, хотя Лепап часто помещал их на обложки Vogue, однако цветы, напоминающие автомобильные выхлопы или колеса, а также выражение лица приоткрывшей рот девушки в красной шляпе клош говорят о высокой скорости и женском волнении, пусть даже и по поводу парижских весенних модных коллекций.
