Миссис Т.: Прости… то есть как – умерла?
Я: Но я-то не умру.
Вряд ли она расслышала, что я не умру – вот и хорошо, потому что я не могу этого ни утверждать, ни отрицать. Зато я точно знаю – и забыла сказать миссис Таунсенд (простите меня, миссис Т.!) – что в моем возрасте признаки этого диагноза проявляются крайне редко. Болезнь, как правило, начинается в раннем детстве, и неокрепший организм не справляется. А у меня, как сказал врач, «совсем другая история». Я спросила, к лучшему это или к худшему. «Пока что, думаю, к лучшему».
Миссис Т. (хватаясь за голову): Сэмми, Сэмми!
Я: Пока я хорошо себя чувствую.
Миссис Т.: Боже… Да, но… ты лечишься? Как твои родители, справляются? Может, сразу домой?
Я: Да, лечусь. Родители – нормально. Домой – нет.
Миссис Т.: Передай им, чтобы мне позвонили.
Я: Хорошо.
Миссис Т. (всплеснув руками): И ты нашла повод мне об этом сказать – просишь день, чтобы дописать сочинение? Да ради Бога, можешь не писать! Давай я прямо сейчас позвоню мисс Сиглер.
Я: Да что вы, не надо. Сегодня же вечером допишу.
Миссис Т.: С радостью помогу тебе, Сэмми. Это серьезно.
Да, серьезно, что тут говорить. При болезни Нимана-Пика (которая бывает трех типов, А, В и С – у меня С) «плохой» холестерин откладывается в печени и селезенке, накапливается в мозге. В итоге страдает мыслительный процесс, моторика, память, обмен веществ – словом, все самое важное. У меня пока что ничего этого нет, но чувствую я себя неважно уже почти год. Вот интересно: для всякой мелочи у медиков есть умное слово. Иногда я рассмеюсь, и потом меня клонит в сон. Это называется катаплексия. Или тянусь за солонкой и промахиваюсь – атаксия.
Но это все пустяки в сравнении с потерей памяти. Как ты помнишь (я все-таки верю в лучшее!), я увлекаюсь дебатами. Память – мой главный козырь. Стаж мой невелик, но если бы я не увлеклась этим четыре года назад, то наверняка пристрастилась бы к травке. Или к эротическим фанфикам. Или еще к какой-нибудь гадости. Вот как все начиналось:
Давным-давно, Сэм-из-будущего, когда тебе было четырнадцать, с тобой не хотели дружить (впрочем, как и сейчас), ты страдала от одиночества и в школе чувствовала себя изгоем. Родители не покупали тебе модные шмотки; когда играли в вышибалы, тебя всегда выбивали первой; ты не знала, что случайно рыгнув за столом, нужно сразу извиниться, и вдобавок была ходячим справочником мифического зверья и космических аппаратов, невозможных с точки зрения науки. Проще говоря, судьбы Средиземья волновали тебя больше, чем судьбы нашего мира.
Однажды мама заставила тебя записаться в какую-нибудь секцию, и на Дне открытых дверей стол клуба дебатов стоял ближе всех к входу (вот так все просто, ни капельки не романтично). С тех пор жизнь твоя перевернулась. Ты направила свой ум на другое: запоминала уже не виды инопланетян, а идеи, события, направления мысли, и они связывали твой крохотный домик в горах со всей нашей историей, полной несправедливостей, корысти, побед – точь-в-точь как в твоих любимых книжках, только наяву.
Вдобавок у тебя открылись способности. Годы запойного чтения не прошли даром – ты могла пробежать глазами отрывок и спустя десять минут повторить его слово в слово. Даже отсутствие хороших манер – и это пошло на пользу: когда доказываешь свою правоту, уже не до них. Благодаря дебатам ты поняла, что нет нужды уноситься в выдуманные миры, чтобы познать жизнь за пределами Верхней долины
[3]. Ты поверила, что можно ощутить себя частью мира и при этом не потеряться в нем. Ты научилась себя уважать (хотя друзья у тебя так и не появились). У тебя появилось желание лучше учиться, чтобы вырваться в большой мир и от слов перейти к делу.
Итак, с того дня я гордо числилась в рядах тех, кто даже по выходным бродит по школьным коридорам, рассуждая сам с собой о социальной справедливости. Да, тех чудиков, для кого в радость перелопатить весь Интернет в поисках статей о деле Роу против Уэйда
[4], перечитать их тысячи, а потом излагать свою концепцию со сцены в надежде словесно уничтожить противника; кто мнит себя юными адвокатами, щеголяет в деловых костюмах. Это моя стихия!
А теперь я заикаюсь на тренировках, придумываю отговорки, когда пропускаю исследовательские встречи, чтобы пойти к врачу, а накануне турниров подбадриваю себя перед зеркалом. Хотя до болезни память была моим счастливым билетом. Способность с лету запоминать информацию приносила мне именные стипендии, помогла, когда мне было одиннадцать, выиграть конкурсный диктант в графстве Графтон. А теперь со всем этим придется распрощаться. Даже представить страшно!
НУ ТАК ВОТ.
Снова в кабинете; слышно, как в коридоре спорят, орут из-за какой-то ерунды.
Я (сквозь шум): Да ничего. И все-таки, напомните мне, пожалуйста, как называется программа для будущих юристов при Нью-Йоркском университете? Знаю, она только для третьекурсников, но, думаю, я могла бы…
Миссис Т. кашляет, будто подавилась.
Я: Миссис Т…
Миссис Таунсенд достает из ящика стола упаковку бумажных салфеток, промокает глаза.
Я: Что с вами?
Миссис Т.: В голове не укладывается…
Я: Да. Ну, мне пора, у меня занятие по керамике.
Миссис Т.: Прости меня. Вот так ужас. (Откашливается). Тебе придется еще пропускать уроки?
Я: Только в мае, перед выпускными экзаменами. Но это совсем ненадолго – съезжу показаться врачу. Так, для профилактики.
Миссис Т.: Ты такая сильная!
Я (собираю вещи, поглядываю на дверь): Стараюсь.
Миссис Т.: Когда мы с тобой познакомились, тебе было четырнадцать – маленькая такая, в очочках (складывает пальцы наподобие очков).
Я: Я и сейчас в очках.
Миссис Т.: Но это совсем другие очки. Более изящные, для взрослых. Ты в них совсем молодая дама.
Я: Спасибо.
Миссис Т.: Сэмми, подожди.
Я: Хорошо.
Миссис Т.: Ты такая сильная, но… Но, учитывая… (Миссис Т. опять закашливается).
Тут у меня к горлу подкатил противный комок – думала, побочный эффект обезболивающего. Миссис Т. меня здорово поддерживала, с тех самых пор как я перешла в старшую школу. Из взрослых только она меня слушала по-настоящему.
