В текущий исторический период промышленность Силезии находилась в упадке. Старая власть сдала позиции, новая еще не разгулялась. В районе, по которому пролегала железнодорожная ветка, Павел не видел никаких промышленных предприятий. Несколько мостов, пара тоннелей в толще скал. Ремонтная бригада на соседнем пути чинила насыпь. Пару раз мелькала автомобильная дорога, петляющая параллельно ветке между скалами…
В бывшую крепость Креслау, где шли упорные бои вплоть до 5 мая, поезд прибыл без приключений в два часа дня. Павел простился с попутчиками, спрыгнул на перрон. Фрайбургский вокзал представлял плачевное зрелище. В монументальном здании зияли дыры от попаданий бомб и артиллерийских снарядов. На руинах возились военнопленные, растаскивали завалы. Их «пасли» красноармейцы. В городе стояли части стрелковой дивизии армии Чудиновского. Он обратил внимание на обилие гражданских лиц. Мужчины, женщины, одетые довольно бедно. Снова множество патрулей. Бесконечные проверки документов, поспешное козыряние. «Виноваты, товарищ капитан, служба». Он медленно шел по немецкому городу, с любопытством глазея по сторонам. Мирная жизнь со скрипом налаживалась. Но, в отличие от Праги, город был разрушен процентов на семьдесят, даже в уцелевших домах зияли выбоины. Величественные кварталы с готической архитектурой лежали в руинах. 40-тысячный гарнизон держал оборону с середины января по начало мая. Почему так случилось? Загадка. Оборона Креслау не имела стратегического значения, основная масса войск его просто обогнула и покатилась дальше на запад, а вот армия здесь увязла, как в болоте. Разрозненные отряды вермахта, вспомогательные части СС оборонялись с отчаянием обреченных. Еще до штурма гауляйтер Вольф Леманн отдал приказ: всем гражданским, помимо привлеченных к нуждам обороны, покинуть город. Зима выдалась, мягко говоря, не жаркая. Транспорт не предоставили. Колонны гражданских лиц, навьюченных скарбом, тянулись в западном направлении нескончаемым потоком. От холода гибли женщины, дети, их мертвые тела устилали обочины. Большинство из ушедших все равно оказались в зоне советской оккупации. Но, возможно, приказ имел смысл: по предварительным оценкам, во время штурма погибли больше ста тысяч гражданских. Сдаваться комендант гарнизона генерал Людвиг Майер не планировал. Больше месяца на подступах к Креслау шли затяжные позиционные бои. Немцы отходили медленно, цепляясь на каждый клочок земли. Подкреплений не было, дрались тем, что имели. Гауляйтер Леманн не уставал издавать приказы и воззвания: «Нельзя терять твердости духа!», «Ты должен верить в будущее Германии!» Советская авиация сбрасывала листовки, в которых обещалось всех пощадить, но в данном случае фашистская пропаганда оказалась действеннее советской. Каждый немец в этом городе считал, что приход Советов — полный крах. Лишь в начале апреля удалось замкнуть кольцо вокруг города. Остался узкий воздушный мостик, по которому осажденный гарнизон связывался с Большой землей. Но вскоре и аэродром в Пандау оказался захвачен Красной армией. Немцы пошли на беспримерное решение — ликвидировали целую улицу в районе Хольстплац, чтобы устроить аэродром на освободившихся площадях. Но и эта взлетно-посадочная полоса просуществовала недолго. Артиллерия и авиация каждый день подвергали город изнуряющим бомбежкам. Подразделения армии пробились в северные и западные кварталы, но дальше продвинуться не смогли. Фашисты стояли насмерть, превращая в крепость каждый дом. Лишь 5 мая, когда уже пал Берлин, комендант Людвиг Майер принял давно назревшее решение: прекратить сопротивление. Город наводнили белые флаги. На улицы врывались советские танки, шла пехота. Из укрытий выходили изможденные немецкие солдаты с поднятыми руками. Но не всем пришелся по душе приказ коменданта — еще неделю то здесь, то там вспыхивали очаги сопротивления…
Все это осталось в прошлом. Сейчас посреди развалин зеленели деревья. Целая людская армия трудилась на развалинах…
Павел шел по Альтенштрассе, тянущейся на восток от вокзала. Здесь встречались уцелевшие строения. Возможно, их осталось бы больше, если бы не пожары после бомбежек. Скорбно возвышался уцелевший в боях, но сгоревший после них величавый городской замок Фридриха Великого — утраченный шедевр готической архитектуры. Сгорел дотла и госпиталь «Во имя всех святых», обслуживавший раненых немецких солдат. Центром города являлась Рыночная площадь, основанная в XIII веке, на ней стояло мрачноватое здание ратуши, частично разрушенное, частично уцелевшее. Следом — несколько зданий в стиле барокко, кафедральный собор Святого Иоанна Крестителя со смотровой террасой на башне, от которой остался лишь небольшой «скворечник». Чудом уцелевшие Кирасирские казармы, здание интерната для слепых — явный памятник старины, который следовало бы охранять, а не бомбить. Кайзеровский мост, как ни странно, уцелел. Камень выдержал несколько взрывов, а выбоины уже заложили строители. Через мост проходила самая широкая и главная городская артерия. За мостом разрушений было меньше. Дома сохраняли готический колорит. Павел прошел городской парк, где поваленные деревья соседствовали с воронками от снарядов, свернул на боковую Вильмштрассе. Сгоревший немецкий «тигр», въехавший в фундамент монументального здания, еще не убрали. Его аккуратно огибали люди и редкие машины. Он одолел ворота газового завода, у которого стояли советские «полуторки», углубился в квартал. Здесь жили люди, работали магазины и даже кафе, видимо, для военнослужащих Красной армии. По брусчатке, пестрящей выбоинами, медленно двигались машины — немецкие «Мерседесы» и «Опели», советские «Эмки». Уши улавливали польскую речь. Она становилась преобладающей. Тоже ничего удивительного. Город когда-то назывался Кроцлав, и население в нем было польское. Как только гарнизон сложил оружие, сюда активно хлынули поляки — с Западной Украины, с территории бывшего генерал-губернаторства, стали насаждать собственные органы власти (на что советское командование пока смотрело снисходительно). Немецкое население планомерно выдавливали.
Павел остановился у фонарного столба, закурил. Угрюмо смотрел, как у добротного двухподъездного дома из ветхой легковушки высаживается «десант» из трех человек. Все в мундирах, но без знаков различия, с белым многолистником на синих повязках, при карабинах. Треща по-польски, они вошли в подъезд. Высоко, как видно, не поднимались, уже через полминуты послышались крики. Павел выбросил окурок, подошел поближе, мельком глянув на табличку на углу — «Вильмштрассе, 34». Польские милиционеры вышвырнули на улицу пожилую женщину, следом вылетел чемодан. Он раскрылся — вывалилась скомканная одежда, и женщина, глотая слезы, кинулась собирать свой скарб. Потом милиционеры вытолкнули белокурую молодую женщину в длинной юбке и простенькой синей кофте. Девушка тащила тяжелую сумку. Порвались лямки — сумка шлепнулась на брусчатку. Поляки засмеялись. Сделав умоляющее лицо, она пыталась что-то втолковать полякам, но те и слушать не хотели, смеялись, подталкивали обеих к машине. «Это вам Кроцлав, дамы, а не Креслау! — выговаривал на ломаном немецком плечистый обладатель щетины. — Кончился ваш Креслау, хватит! А ну, живо в машину, пока мы добрые и отпускаем вас!» Женщины плакали, пожилая дама хваталась за сердце.
— Так, отставить, в чем дело, товарищи? — рявкнул Павел, подходя к компании.
Все резко повернулись, насупились. Для усиления эффекта он сунул им под нос развернутый служебный документ, где золотым по красному значилось — Смерш.
