— Падла! — взревел здоровяк нечеловеческим голосом.
И сразу все встало на места. Павел уже видел эту форму — совсем недавно, когда брали Власова. «Русская освободительная армия», набранная исключительно из предателей трудового народа! Изменники-власовцы! Но что им надо от этого госпиталя?
Сзади напирали, подтолкнули подельника, и тот влетел в барак с выпученными глазами. Вскинул «ППШ» (добыл же где-то, сволочь), но Павел отбил ствол больной рукой и ударил правой — в небритую челюсть! Рассыпались остальные — такие же неопрятные, изрыгающие запах сивухи. На них летели, махая кулаками, Кондратьев с Бульбой. Пара мгновений — и ближний бой, в котором проблематично воспользоваться стрелковым оружием…
Павел нанес второй удар, третий, бил, распаляясь, по свернутой челюсти — пока она не треснула, к чертовой матери! Голова противника болталась, но не отваливалась. Ему и это было, как слону дробина! Силен, подлец! Власовец брызгал слюной, изрыгал что-то невнятное, но явно непечатное, хватал Павла за грудки. Последнее усилие, он напрягся — швырнул его затылком о стену. От удара посыпалась штукатурка. Власовец осел, растянулся вдоль стены. Павел рухнул перед ним на колени, выхватил нож из чехла на поясе, вонзил в горло, а когда выдернул, кровь ударила, как из фонтана в день открытия! Он бросился на помощь Кондратьеву. Товарища «оседлал» рябой долговязый субъект. Кондратьев извивался, тужился, хватал его за руки. Павел набросился сзади, вонзил нож в шею и отшвырнул от себя, как мешок с навозом. Кондратьев поблагодарил глазами. Его трясло в каком-то нервном припадке. Бульбе помощь не требовалась. Ему уже помог другой обитатель палаты — небритый, с обмотанной головой. Они пинали какого-то кукольного курносого паренька, тот визжал, как поросенок на скотобойне, махал вхолостую ножом, извивался, пытаясь вырваться от них, физиономия искажалась от боли и ненависти. Оба раненых дружно навалились на него, еще пара секунд — и все было кончено, парень забился в конвульсиях.
— Наигрались, бойцы? — гаркнул Павел. — Хватай оружие — и за мной!
Довольно странно, на все ушло не больше полминуты. Другие «претенденты» пока не появлялись. Все пространство перед входом было залито и забрызгано кровью. Валялись истерзанные тела. Больные бросились вооружаться. Их лица, больничные пижамы, руки, автоматы, которые они хватали, — все было в крови. Слава богу, что в чужой!
Павел схватил «ППШ» с облезлым прикладом, втиснул в карман больничных штанов запасной дисковый магазин, в другой карман — гранату «РГ-2» и выскочил в коридор. По узкому пространству плавала оружейная гарь. Он споткнулся о неподвижное тело, потом о другое. Полоса препятствий какая-то! Кто-то шлепал за ним босыми пятками, он не оглядывался. Ярость рвала голову. Одно дело, немцы — пусть враги, но это немцы! И совсем другое, когда «свои», русские, учиняют живодерню, атакуя беззащитный лазарет! Эти трое были авангардом. Остальные, возможно, и не собирались заходить в госпиталь. Не за тем явились! На улице перекликались люди. Отсутствие погибшей троицы расценили превратно. Мало ли чего они там задержались, может, медсестра симпатичная попалась…
Павел выбежал на крыльцо, завертел головой. Власовцы подбирались к госпиталю какими-то мелкими партиями. Еще двое, зевая, тащились через двор. Трое, навьюченные оружием, в грязно-зеленой голландской форме одолели поваленную ограду и направлялись к машинам напротив крыльца. За деревьями вне пределов госпиталя мерцала очередная партия — изменники медленно двигались цепью…
За четыре секунды Верест оценил ситуацию и все понял. Не нужен им этот чертов госпиталь, нужны машины! А заодно и в госпитале почудачить, если кому-то охота! Разрозненные группы всякой швали уже две недели пробивались на запад, рассчитывая на милость союзников. Шли лесами, полями, перелесками, избегали значимых дорог и крупных населенных пунктов. Видимо, эта группа была одной из многих. Надоела пешая жизнь — всю ночь тащились лесом, а тут на госпиталь нарвались. И охраны с гулькин нос. А главное, две исправные машины во всей красе! Решили попытать удачи. Кого остановят на дороге в последнюю очередь? Правильно, грузовую машину с красными крестами!
Двое уставились на капитана, как на явление Антихриста, попятились, скидывая автоматы. Но граната уже полетела по адресу, а Павел спрятался за крыльцо и, встав на одно колено, начал стрелять, автомат выплюнул с десяток пуль.
Власовцы в страхе попадали на землю, пятясь отползали подальше. Павел выпустил еще одну порцию свинца, метнулся на пустырь, покатился за клумбу. Вчера ее вскапывали санитарки. Посеять ничего не успели, зато оформили, приподняли над уровнем земли — словно знали, что утром понадобится капитану контрразведки! Он перекатился за клумбой, сделал несколько выстрелов, опять перекатился. В районе обрушенной ограды перебегали фигуры в грязно-зеленой униформе, гремели очереди, хлопал карабин. Матерились, как в портовом кабаке. Среди лип за оградой скапливался неприятель, где-то не меньше дюжины. Трое оставшихся на территории дружно поднялись, рванулись за ограду. Верест прижал приклад к плечу и «выплюнул» остатки магазина. Споткнулся коренастый тип, у которого из-под формы торчало исподнее, рухнул, раскинув руки. Остальным посчастливилось убраться, они ползли в траву, а со стороны деревьев грозно горланил их командир — угрожал расстрелять за трусость, ни шагу назад!
Неприятель не собирался отступать. Ему позарез нужны были эти машины! Власовцы приближались перебежками, меняли позиции для стрельбы. Пули молотили по госпиталю, выбивая последние стекла, вспахивали клумбу. В разбитом окне возникло искаженное лицо Вероники Аскольдовны. Она ругалась матом, как заправский грузчик, вытянув руку, стреляла из «ТТ». Пуля расщепила оконную раму, женщина отпрянула, выронила пистолет. Кондратьев выбежал из-за крыльца и, петляя, как заяц, подбежал к клумбе. Повалился рядом, раскидав землю, долбанул, не глядя, из немецкого автомата.
— Патроны береги! — крикнул Павел. — Других не будет!
— Много их там? — прохрипел Кондратьев, боясь высунуть голову.
— Много. Целая очередь.
— Еще живая?
Они открыли огонь синхронно, когда кучка власовцев отделилась от деревьев и устремилась к госпиталю. Один упал, получив свинцом по черепу, остальные рассыпались в разные стороны. Трое раненых, способных передвигаться, выбежали на крыльцо, заметались. Один, пригнувшись, подбежал к мертвому красноармейцу, схватил винтовку и покатился по пыли. Второй предусмотрительно залег, затем пополз к лежавшему посреди двора трупу власовца, стащил с него автомат. Мертвое тело — отличное укрытие, он распластался за ним, бил короткими очередями. Третьему не повезло — пуля сбила его на излете, когда он прыжком собирался достичь беседки. Бедняга захрипел, держась за простреленный живот, горлом пошла кровь. Бульба вывалился из окна в крохотный, обнесенный мелким заборчиком огород, который санитарки вскопали под лук и морковку, и, ругаясь потешным украинским матом, пополз, волоча за собой на ремне немецкий «Маузер-98К».
— Любит этот хохол повозиться в огороде, — подмигнул Кондратьев. Обернулся, не поднимая головы: — Эй, Петро, ты как там? Держись, дурила, это тебе не картошку на драники натирать!
