Булатов возвратился в Зимницу весьма опечаленный тем, что оттепель помешала ему продолжать его столь славные подвиги!
Я не краснею, описывая его разбойничества в Систове и неудачу в Гулианце, так же как и генерал Кутузов не краснел, представляя это дело двору как грандиозный триумф, прося награды офицерам, которые в нем участвовали. Но правда вскоре обнаружилась. Несколько несчастных купцов из Бухареста, разоренные после грабежа их товаров, хотели через печать довести до сведения публики справедливые свои требования, но газеты задержали их жалобы.
Приближенные Кутузова краснели за него и за Кайсарова, а сам Кутузов, испугавшись результатов, могущих последовать из-за этих жалоб, имел хитрость исключить из донесений просьбу купцов и, казалось, был сконфужен тем, что принимал участие в таком деле, которое было оценено по достоинству.
Положение великого визиря в Шумле в продолжение всей зимы было чрезвычайно опасно и, если бы он имел перед собой предприимчивого генерала, безусловно, он потерял бы Рущук, а может быть, даже и Шумлу, которую потерять зимой было бы легче, нежели летом. В Шумле было не более 3000 вооруженных людей.
Отряд русских в 1200 человек, легко собранный в Журжево в 6 дней, мог сначала взойти в Рущук и оттуда продолжать свой поход на Шумлу, не встречая ни малейшего препятствия, так как таковыми нельзя было считать два или три редута в Кадыкиое в 15-ти верстах от Рущука, где находился Джур-Гассан с 200 или 300 турок.
Эта экспедиция в Шумлу не потребовала бы более 10 дней. Нескольких простых саней, запряженных полковыми лошадьми, было бы достаточно, чтобы свезти необходимый провиант и фураж.
Великий визирь уверял, что никогда он не проводил зимы более ужасной. Он ежеминутно ожидал нашего наступления, которое, без сомнения, предпринял бы сам, если бы был командующим нашими войсками.
Но еще более изумительно было, что Кутузов, в свою очередь, имел те же опасения. Принятые им предосторожности и выказанные беспокойства были так комичны и смешны, что могли удивить тех, кто его не знает.
Во время пребывания своего в Бухаресте Кутузов, не стесняясь более ничем, предавался самому постыдному беспутству.
Он до такой степени забыл стыд и приличие, что публично увез от мужа ту маленькую валашку 14 лет, о которой я уже говорил. Ее звали мадам Гулиани
[149].
Она сделалась его фавориткой; каждый вечер она приходила к нему, и он относился к ней в присутствии всех с такой фамильярностью, которая переходила все границы пристойности и вооружала против себя всех честных людей, которые были принуждены ходить к нему.
Когда же он бывал приглашен на обед куда-нибудь, он считал себя в праве приводить с собой мадам Гулиани, а после обеда он запирался с ней в отдельной комнате.
Валахский вице-президент Кумено имел неосторожность пригласить к себе обедать вместе с этой счастливой парочкой других дам и генералов, но все гости, кроме Кутузова, вскоре принуждены были оставить его дом.
На балах, в клубах, во всех общественных местах можно было видеть эту маленькую бесстыдницу около Кутузова.
Часто она усаживалась на руки к своему 70-летнему любовнику, играла его аксельбантами и позволяла себе целовать его, помирая со смеху
[150].
Интимное общество состояло из людей, соответствовавших нравам и обычаям его дома. Вот кто были его поверенные, его избранные, его лучшие друзья:
1) Мать мадам Гулиани (мадам Варканеско), которая тайно учила дочь тому, что она должна была знать, чтобы возбуждать истощенные чувства генерала, а затем приходила пользоваться результатами своих уроков.
2) Угодник Кутузова по имени Коронелли, самый глупый и низкий из всех этих недостойных, составлявших это стадо.
3) Другой – грек Баротци, который в течение 30 лет состоял в департаменте иностранных дел как шпион и таковым был послан военным министром в Константинополь под предлогом обмена пленников.
Это был человек чрезвычайно ловкий, пронырливый и деятельный, который иногда прекрасно судил о людях и вещах. Кутузов его приласкал, и он оставил свои занятия, чтобы остаться при нашей главной квартире.
4) Итальянец Боглиоко, медиум и антрепренер клуба; раньше он был известен как банкир из Архипелага, потом банкрот, позднее вор, приговоренный к повешению.
5) Жена этого Боглиоко, вышедшая из самого низкого класса Бухареста и бывшая на содержании у одного из адъютантов Кутузова – Кайсарова.
6) Грек Иорри, о котором я уже писал.
7) Поляк Ходкевич, явный плут, который сам хвастался этим. С молодых лет, играя самым мошенническим образом, он приобрел скромное состояние. Затем он примкнул к французским республиканцам, принимал участие во всех мерзостях, которыми оскверняли себя якобинцы, и совершал ужасные преступления в Италии.
Он хвастался тем, что самолично пытал и казнил дворян и священников в Неаполе. Он был управляющим имением Кутузова; жена его, по счету седьмая, была очень красива, и через нее он приобрел протекцию старого генерала. В Бухарест он приехал под предлогом дать отчет Кутузову и поместить на службу своего сына, в сущности же для того, чтобы обыграть и обобрать валахов и русских.
Только спустя два месяца Кайсарову и мне удалось отделаться от него, и то только благодаря тому, что он имел неосторожность играть с русскими офицерами, и Кутузов, опасавшийся, чтобы император, всегда питавший отвращение к игре, не был бы недоволен им, что он так приблизил к себе этого мошенника.
Ходкевич уехал с 12 000 дукатов, которые он высосал у валахов.
8) Наконец, к сожалению, я должен поместить в числе этих недостойных приближенных Кутузова и генерала Сергея Репнинского, человека умного, любезного, хорошего тона, совсем не годившегося для такого общества, но он стремился сделаться вице-президентом Дивана Валахии, вместо Койтено, который был назначен в Польшу, в армию князя Багратиона.
В этой-то тине завяз 68-летний старик, украшенный всеми русскими орденами, и среди такого грязного общества проводил он свой досуг.
И этот пьянствующий, беспутный старик внушал полное отвращение. К такому неприятному чувству, которое Кутузов заслуживал благодаря своему поведению, примешивались и опасения, возникавшие вследствие подобного союза и влияния, достойного осуждения, которое имели на него все эти субъекты. Он не мог ни в чем отказать своим паразитам, они располагали всеми местами, всеми милостями.
