Она нам стоила 3-х главнокомандующих, 23-х генералов и множества лучших офицеров, а также 150 000 славных солдат, из которых 30 000 легли от огня неприятеля, а остальные погибли в госпиталях.
В моей работе я в деталях упоминал о злоупотреблениях, производившихся в нашей армии, и о потерях доходов, которые должно было иметь государство. Я хочу только прибавить к этому несколько кратких рассуждений.
Денежные расходы были так же огромны, как и потери в людях; я уже не беру в счет того, как быстро упали деньги в бумагах, что можно было приписать специально турецкой войне. Перерыв и даже полное прекращение нашей торговли в Черном море.
Я скажу только то, что касается армии и администрации этих 3-х завоеванных провинций.
Одно содержание армии стоило России около 30 млн рублей в год; страшные злоупотребления и постыдное воровство в госпиталях, в комиссариате, также и из запасов, поглощали большую часть сумм из государственной кассы.
Тогда как, если бы наши служащие иначе относились бы к администрации и больше бы думали о благе вверенных им провинций, нежели бы пользовались всем сами, то страна могла бы не только покрыть все издержки армии, но даже бы пополнять нашу казну, как я уже заметил.
Французы, и особенно австрийцы, чудные администраторы, не преминули воспользоваться этим в войну 1788 г. Если бы эти две провинции были бы управляемы людьми из той или другой нации и не были предаваемы невежеству, алчности, безнравственности их бояр, они легко могли бы давать 3 млн дукатов в год.
Таможни в Малой Валахии, Бессарабии, Галаце и в Силистрии, которые в продолжение 5 лет совсем не эксплуатировались или, вернее были забыты, могли бы приносить ежегодно до 500 000 дукатов.
Одни бы соляные заводы в Бессарабии могли бы приносить губернии 20 или 30 млн, если бы были хорошо управляемы. Сначала они были разграблены армией, потом Диван Молдавии установил самые низкие цены, а затем Тучков удалил или напугал всех появлявшихся промышленников и пользовался почти всем сам.
Генерал Милорадович, которому было поручено управлять обеими Валахиями, вел финансовые дела императора, как свои собственные. Он позволял своим фаворитам и окружающим его валахам и грекам делать все, что им угодно, и весь доход с таможен переходил в руки разным разбойникам: Филипеско, Факази и др.
В 1809 г. Безак и Корнелли скупили всю рожь в Болгарии и собрали все доходы Галацких таможен, а то, что не было взято ими, было промотано другими. Корнелли воспользовался также доходами Силистрии в 1811 г.; генерал Засс, которому, впрочем, обязаны открытием золотого источника и таможен Малой Валахии, со своими друзьями Штрадманом, Косовским и т. д., захватил более 10 000 дукатов дохода с этих таможен. В 1812 г. генерал Кутузов, вместо того чтобы учредить таможню в Зимнице в пользу императора, представил денежную выгоду семье своей маленькой султанши.
Во время перемирия 1807, 1808 и 1809 гг. совершенно забыли воспользоваться огромным доходом за провоз товаров, который продолжался в течение 2-х лет.
Я не подсчитываю особенно тщательно всей сметы потерь, которые понесла Россия в эту войну как от неудачного выбора ее представителей, так и от ошибочных их действий, а также и от алчности их агентов-греков, валахов и др. Таких потерь можно насчитать 20 миллионов дукатов или 22 миллиона рублей. Половины этой суммы было бы достаточно для содержания армии, 10 миллионов могли пойти в Государственную кассу, а между тем я полагаю, что на наши 7 кампаний пошло более 200 миллионов рублей.
Из «Записок» Е. Ф. Комаровского (об Отечественной войне 1812 г.)
Начальником московского ополчения избран был дворянством М. Л. Кутузов, а в помощь ему граф Ираклий Иванович Морков. В Москве уже получено было известие, что французами занят Смоленск; с сим известием приехал великий князь цесаревич. Государь вскоре после сего изволил отъехать в Петербург.
В сей столице петербургское дворянство собирало тоже ополчение, и сие дворянство подчинило своих ратников тоже М. Л. Кутузову. В этом качестве он приехал явиться к Государю. Это было в Таврическом дворце; я, увидевши сего славного генерала, подхожу к нему и говорю:
– Стало быть, дворянство обеих столиц нарекло Ваше высокопревосходительство своим защитником и Отечества!
Михаилу Ларионовичу неизвестно еще было, что московское дворянство избрало его также начальником своего ополчения. Когда он узнал о сем назначении, с полными слез глазами сказал:
– Вот лучшая для меня награда в моей жизни! – и благодарил меня за сие известие.
Хотя Барклай-де-Толли и назван был главнокомандующим 1-ю Западною армией, но он не переставал быть военным министром: в отсутствие его управлял военным министерством князь А. И. Горчаков.
Однажды я был дежурным при Государе на Каменном острове. Князь приезжает с докладом к императору и говорит мне:
– Ах, любезный друг, какую я имею ужасную комиссию к Государю! Я избран ходатаем от всего комитета господ министров, чтобы просить Его Величество переменить главнокомандующего армиею и вместо Барклая назначить Кутузова. Ты знаешь, как Государь жалует Барклая, и что сие – собственный выбор Его Величества.
Я с нетерпением ожидал, когда князь Горчаков выйдет из кабинета императора. Действительно, случай был редкий, чтобы какое-либо место, хотя составленное, впрочем, из первейших государственных чинов, – предложило Государю нашему, против воли его, переменить лицо, и какое же? – главнокомандующего армиею, тем более, что император, как известно было, не весьма благоволил тогда к генералу Кутузову.
Наконец я увидел князя Горчакова, выходящего из кабинета Государева; видно, что у них был продолжительный и жаркий разговор, ибо князь имел лицо, как пламя. Он мне сказал:
– Слава Богу, я успел. Нельзя не дивиться кротости и милосердию Государя; представь себе, что я осмелился, наконец, сказать Его Величеству, что вся Россия желает назначения генерала Кутузова, что в отечественную войну приличнее быть настоящему русскому главнокомандующим. Государь приказал князю Горчакову дать знать генералу Кутузову, чтобы на другой день поутру приехал к Его Величеству. Мое дежурство еще продолжалось, когда генерал Кутузов прибыл на Каменный остров. Я с ним был один.
– Мне предстоит великое и весьма трудное поприще, – сказал Михаил Ларионович, – я против Наполеона почти не служил; он все шел вперед, а мы ретировались – может быть, по обстоятельствам нельзя было иначе. Скажите мне, – продолжал он, – кто находится в главной квартире Барклая из чиновников, занимающих место по штабу? Я никого не знаю.
Я назвал ему всех, и когда он услышал, что обер-квартирмейстерскую должность отправляет барон Толь, он мне сказал:
– Я этому очень рад, он мой воспитанник, он выпущен из первых кадетского корпуса, когда я оным командовал.
